О чем мы говорим, когда говорим об Анне Франк

— Дело не в одежде, а в том, как ты строишь свою жизнь в неиудейской среде. Ну вот что мы видим по дороге из аэропорта? Супермаркет, супермаркет, лавка с порнокнижками, супермаркет, супермаркет, любительский полигон.

— Жители Флориды очень любят стрельбу и порно, — подтверждаю я, — и супермаркеты тоже.

— О, боже! — вздыхает Дэбби, — В том же духе, что и «Голдберг, Голдберг, Атта…». Та же музыка, слова другие.

— Его любимый напев, — подтверждает Шошана. — Он часто так выражается.

— Я просто пытаюсь объяснить, хотя вам и смешно, что нельзя сохранить иудейскую идентичность на основе одного ужасного преступления. Эта ваша одержимость Холокостом как обязательным элементом самоидентификации… вы на нем все ваше воспитание построили. Потому что по-другому вы не можете обеспечить связь поколений. У вас не осталось больше ничего, что связывало бы вас с еврейскими корнями.

— Ого, вот это обидно, — протестует Дэбби. — И однобоко. Еврейская культура существует. И жить богатой культурной жизнью очень даже возможно.

— Нельзя, если ты говоришь о жизни по-еврейски. Иудаизм — это религия. Религия диктует обряд. Культура ничего не значит. Культуру придумали недавно. И поэтому она непостоянна, она все время меняется, она не может обеспечить связь поколений. Это как если ты возмешь две железки и, вместо того, чтобы хорошенько их спаять, просто склеишь их.

— О чем ты? — не понимает Дэбби. — Приведи пример.

Марк поучительно поднимает указательный палец.

— А вы знаете, почему в Израиле все автобусы и грузовики, даже все такси — Мерседесы?

— Им скидку дают из чувства вины? — интересуюсь я. — Или вот: потому что Мерседес производит лучшие машины для перевозки евреев — в них есть какая-то изюминка!

— Потому что мы в Израиле — здравые и непоколебимые в своей идентичности евреи, и нам все равно, где сделана машина, даже после этой войны, и мы водим немецкие автомобили и слушаем еврейские новости из приемников Сименс. Мы не провозглашаем бойкот стране-производителю, мы не занимаемся символическими акциями в память об исторических событиях. А все потому, что сейчас мы живем так же, как жили наши родители до войны. И это нам служит основой во всем — в отношениях, в браке, в воспитании детей.

— Ты что, хочешь сказать, что ваш брак лучше, чем наш? — возмущается Дэбби. — В самом деле? Только потому что вы живете по ритуалу? Ритуал укрепит брак, даже если поженить двух случайных людей?

— Я говорю о том, что в таком браке твой муж не впадает в шок от того, что у жены есть от него секреты. А твой сын не покурит травку, не рассказав сначала тебе. Потому что в таком браке все определено. Отношения расписаны и открыты.

— Потому что они спаяны, — вставляю я, — а не склеены.

— Да, уверен, что Шошана со мной согласится.

Но Шошане не до того. Она старательно ковыряет ножом в яблоке. Мастерит трубку из яблока, потому что тампоны закончились.

— А ваши дочери? — продолжает настаивать Дэбби. — Если они вам все рассказывают, то что же — они сначала вам объявили, а потом начали покуривать?

— Наши дочери растут не как мы, у них совсем другая реальность. Им это все неинтересно.

— Ну это вы так думаете, — говорю я.

— Я точно знаю. У нас другие проблемы, мы не об этом переживаем.

— Давай, рассказывай, — требует Дэбби.

— Давай, не будем, — просит Шошана. — Ну правда, мы выпили, покурили, мы здорово сидим.

— Каждый раз, когда ты просишь его помолчать, — возражаю я, — мне еще больше хочется услышать, что он имеет сказать.

— Мы переживаем не о прошлом Холокосте. Наша проблема — это современный Холокост, из-за которого мы теряем половину евреев нынешнего поколения. Наша беда — это смешанные браки. Вот она — Катастрофа, которая разворачивается у нас перед глазами. Бросьте переживать по поводу мормонов, которые химичат над списком из шести миллионов погибших. Лучше позаботьтесь от том, чтобы ваш сын женился на еврейке.

— Боже ж ты мой! — восклицает Дэбби. — Смешанные браки для тебя Холокост? Ты что, правда… Шошана, скажи… Ты же не… Ты серьезно сравниваешь..?

— Ты спрашивала, что я думаю, и вот, что я думаю. Не воспринимай это лично, просто я переживаю, какой пример вы показываете сыну. Ты сама — еврейка, поэтому твой сын для меня — такой же еврей. Абсолютно.

— Я в иешиве училась, проповедник чертов! Можешь не рассказывать мне про правила.

— «Проповедник чертов»? — переспрашивает Марк.

— Именно!

Тут они оба заливаются смехом. «Проповедник чертов» вдруг кажется им самой смешной фразой года. Шошана тоже начинает смеяться, и я к ним присоединяюсь, потому что смех заразителен, особенно когда покуришь.

— Нет, скажи, ты же не считаешь, что моя чудесная семья, что мой замечательный сын, мы все на пути к Катастрофе? Потому что мне ужасно обидно. Такой отличный день будет испорчен.

— Нет, не считаю. У тебя изумительный дом и очаровательная семья, и вы свили уютное гнездо для вашего парня. Ты идеальная мать и хозяйка, настоящая balabusta. Правда!

— Ты меня успокоил, — с облегчением вздыхает Дэбби.

Она склоняет голову почти к самому плечу и счастливо улыбается.