О чем они мечтали

— Пронесло, кажись! — полушепотом проговорил он и перекрестился, хотя в крест и в бога давно уже утратил веру. Покачав укоризненно головой, пристально посмотрел на отца. — Горе мне с вами, папаша, — немного погромче добавил Макар. — Разве можно этак-то прямо в лоб: Содом и Гоморра! С Гитлером мириться! Конечно, мы с вами будем ему, Гитлеру этому, помогать, а вот что перед Андрюшей враспояску пройтиться хотели — это наш с вами обоюдный ляпсус. «Как партия!» Вишь, папаша, какой он партейный! Да чего же ему не быть партейным? Около трех тысяч, если не все три, заколачивает в месяц — и работка не пыльная. Потрепался языком с кафедры — и домой! Попробовал бы он встать на мое место. Цельный день как белка в колесе… Слов нет, пост и у меня ответственный: завотделом промартели. Но жалованьишко не ахти какое. Действительно, всеми правдами и неправдами натягиваю иной раз тыщ до двух, но это же, можно сказать, незаконным путем, за это, того и гляди, за решетку попросят. А у меня двое детишек, их обувать, одевать… прокормить… Или взять к примеру ваше положение и подобных, — наклонился Макар в сторону отца, понижая голос. — За что вам сражаться против Гитлера? Чего вот вам, папаша, дала Советская власть? В нищего она вас обратила!..

— Истину говоришь… в нищего, как есть в гольтепу! Чего у меня теперича? Ничего нету! — уныло согласился Аникей Панфилович.

— Вот то-то и оно! — все тем же пониженным голосом продолжал Макар. — А разве вам, папаша, по вашему уму и расторопности сторожем быть? Вы грамотный человек, священное писание знаете назубок, любому протопопу сто очков вперед дадите по этой части. При другом режиме вам повсюду почет и уважение оказывали бы, хоть в деревне, хоть в городе… в передний угол сажали бы. А теперь, промежду прочим, вами командует какой-нибудь Свиридов. Кто он такой, этот Свиридов? Я и то помню: голодранец!

— Голодранец, самый настоящий голодранец! — подтвердил Травушкин, пьяно качнувшись всем корпусом, — И батька его шантрапой был, даже лошаденки не имел, и самому ему бедный комитет выдал в восемнадцатом. Кабы не бедный комитет — Митьке этому пахать бы не на чем было… А он тоже горло драл насчет земли: давай ему по закону, сколько полагается! В одну дудку они тогда с Петрухой Половневым дули. А зачем им нужна была земля, ежели они ее обработать не могли? С того времени все и пошло не как надо… шинтер-навынтер… с восемнадцатого году! И теперича изволь называть их: Митьку — Митрием Ульянычем, Петруху — Петром Филиппычем. Это бывшую-то гольтепу!

Макар досадливо сморщился.

— Да подождите вы, папаша! — сердито остановил он отца. — Мало толку восемнадцатый теперь вспоминать. Сами виноваты, что вожжи тогда выпустили из своих рук. Надо бы об том теперь хорошенько подумать, что сейчас делать, чем и как Гитлеру помогать. Какое ваше соображение на этот счет?

— Да что же я могу тута, в сторожах сидючи? Вы должны, которы помоложе и в городе живете.

— Нет, все-таки вы подумайте, — настаивал Макар. — В городе само собой, но надо же и в деревне…

— А чего в деревне сделаешь? Мое понятие такое: тут мы ничего не в силах. Помогать Гитлеру надо прежде всего в городах и на фронте. Уговаривать красных армейцев, чтоб они не сопротивлялись.

— Это, конечно, тоже правильно, папаша! Но этого недостаточно.

Макар вдруг встал, подошел на цыпочках к двери, резко открыл ее, вышел в сени. Там посветил карманным фонариком, закрыл наружную дверь сеней на щеколду. Вернувшись, сел на прежнее место, вразумляюще пояснил: