О чем пьют ветеринары. Нескучные рассказы о людях, животных и сложной профессии

По команде Чечина «Можно начинать» за дело взялась операционная бригада. Все с интересом смотрели на руки профессора, которые просто летали над операционной раной. По-настоящему ведущего хирурга понимали только два наших операционных фельдшера – Игорь Барсуков и Леша Сотсков, которые стояли на инструментах. Смотреть на то, как оперирует мастер, можно часами. Но на то он и мастер, чтобы делать все максимально правильно и быстро, при этом объясняя каждый свой шаг и отвечая на вопросы. Под контролем руки Кондрату установили носопищеводный зонд, через который он ел следующую неделю, после чего операционную рану ушили.

– Всем спасибо! – Юлий Вячеславович снял перчатки и закурил.

Следующую неделю стационар клиники напоминал римский Колизей, где по несколько раз в день проводились бои диких животных с бестиариями.

Внутривенных катетеров тогда не было, а Кондрату два раза в день надо было ставить капельницу. Кормежка – это отдельная история. Носопищеводный зонд, чтобы не болтался, был подшит у кобеля на лбу. Из-за этого ни завязать морду, ни надеть намордник не представлялось никакой возможности. В клетку заходили по два добровольца, одетых в телогрейки. Один подставлял руки и пытался удержать Кондрату морду, а второй в это время шприцом через зонд закачивал в желудок бульон. Хорошо, нам на помощь пришли ребята из первого отделения, которые присутствовали на операции и которые очень хотели увидеть результат. Наконец настал долгожданный день, и зонд был удален, и, как по мановению волшебной палочки, перед Кондратом появилась Ольга с неизменной миской. Биться с Кондратом мы ее не подпускали.

Опять начались обследования. Первая операция прошла успешно. Все указывало на то, что проходимость кардиального сфинктера была восстановлена. Теперь предстояла вторая не менее серьезная операция по восстановлению нормального просвета пищевода, так называемая пластика пищевода.

Наступил день второй операции. Все шло по уже накатанной колее. Подготовка, наркоз, операция. Уже была закончена основная часть, и хирурги приступили к ушиванию операционной раны, как вдруг в операционной как гром среди ясного неба раздался голос Юлия Вячеславовича:

– У больного темная кровь!

Все моментально на два шага отошли от операционного стола, чтобы расчистить дорогу доктору Чечину. Тот что-то быстро подкрутил на аппарате искусственной вентиляции легких и шагнул в освободившееся пространство. Секунда на аускультацию[5], и по его действиям все поняли, что произошло самое страшное – остановка сердца. В ход пошло все, что было возможно: и инъекции адреналина в сердце, и непрямой массаж, и еще какие-то тайные манипуляции анестезиологов, но все тщетно. Сердце Кондрата завести так и не удалось…

В те времена мы не обладали тем арсеналом возможностей, который есть у нынешних ветеринарных врачей. Даже предоперационное обследование сводилось к банальной аускультации. Об ЭКГ, или эхокардиографии, мы даже и не мечтали. У нас не было кардиомониторов, которые сейчас выдают врачам полную информацию о состоянии животного во время операции, поэтому мы не знали, где и когда мы ошиблись, и ошиблись ли вообще. Это была объективная правда, но в этот раз мы не искали себе оправданий. Восемь здоровых мужиков, включая ребят из первого отделения, которые за последние две недели не раз мужественно заходили к Кондрату в клетку и на руках которых остались следы от его покусов, сидели и плакали, не стесняясь друг друга. И только Юлий Вячеславович, сдерживая слезы и закуривая одну сигарету от другой, сказал:

– К сожалению, так бывает. Помните, смерть ходит под руку с профессией хирурга, и подчас вы ничего не сможете сделать. У каждого хирурга есть свое маленькое кладбище.

Про козу Мальвину

У меня в клинике работал доктор Олег Алексеевич Семенцов-Огиевский. Доктором он был хорошим и думающим. Но, помимо этого, он был очень рукастым и большим выдумщиком и почти все делал сам. Величайшим его достижением был «ушастый» «запорожец», который он модернизировал и на котором рассекал круглый год. Надо сказать, что зимой в «запорожце» было гораздо холоднее, чем на улице. В те далекие времена температура минус пять градусов почему-то не считалась в Москве аномально низкой. Минус пятнадцать просто никто не замечал, в минус двадцать начинали задумываться, а ближе к минус тридцати понимали, что на двухчасовую вечернюю прогулку с собаками желательно взять сто грамм. Олежка в такую погоду лихо подкатывал к клинике. Чтобы не замерзали окна в «запорожце», он держал их открытыми, а сам сидел в тулупе, в валенках и в шапке-ушанке, завязанной под подбородком.