О чем поет вереск (СИ)

— Это история коварного обмана, связанная и с нашим родом, и с родом белых волков. Да, волков с их тонким чутьем можно обмануть, если нанести внезапный удар через любимого человека. Этим и воспользовались. Матери подкинули письмо, в котором разоблачалась хитрость ее супруга — нашего отца Джаретта. Она ушла из Верхнего мира по большой любви… Вот только наш отец заставил ее забыть о рожденном там ребенке. Узнав о том, что покинутый ею сын вырос и уже умер, Синни горевала так сильно, что превратилась в статую. Джаретт впал в отчаяние и поручил старшему из сыновей, моему брату Мэрвину, осуществить кровную месть. Он всегда поступал по закону, не давая поблажек ни себе, ни другим… Отношения с белыми волками после гибели Киринна портились все сильнее и сильнее. Отец, — дернул щекой Мидир, — словно ревновал даже к памяти моего воспитателя.

***

— Мидир, нет, — отец непримирим и решителен, это не сюрприз, удивляет, что он взялся объяснять свои решения. — Я запрещаю тебе восстанавливать связи с беляками.

— Но почему?

Мидир знает, что второму принцу не пристало оспаривать решения короля или сомневаться в старшем брате, однако предназначение второго принца состоит в помощи правителю. А как помогать, если не разбираешься?

— Потому что я так сказал, — черные глаза Джаретта невыразительны и равнодушны.

— А почему ты так сказал? — у Мидира есть веский повод упорствовать в своем интересе.

Старший волк вздыхает, закладывает руки за спину, расправляет плечи и отходит в другой конец залы словно чтобы что-то обдумать, не ожидая, что Мидир последует за ним.

Мидир остается на месте. Стойко выдерживает оценивающий взгляд отца. Король словно старается оценить, на что будет способен его сын в будущем. Средний принц запирает душу на несколько замков, встает посвободнее и расслабляет лицо.

Джаретт снова вздыхает и возвращается к нему с явно созревшим ответом.

— Потому, Мидир, что среди белых волков второго Киринна не найдется, — и смотрит так, будто проникает под кожу, вскрывая мысли, сердце, душу.

Но душа заблаговременно заперта, а образ белого волка и по сей день легко представляется позади или за плечом самого отца. Правда, Мидир силой мысли легко находит беляка и где-то возле себя. Печаль второго принца велика, но светла и рассеяна в пространстве — он скорбит сам, чувствуя созвучную скорбь замка, благих елей, даже доспехов, расставленных по коридорам в качестве украшений.

— Второго Киринна не найдется, а ради прочего… — в интонации читается «отребья», — не стоит и пытаться.

Дружеская приязнь среднего сына и Киринна, белого волка, вызывала по меньшей мере недоумение.

Мидир не согласен, но прочие вопросы и возражения Джаретт рубит на корню.

— Ты уж выбери, второй принц, на что из бесполезного тратить свои силы. — Мидир весь внутренне готовится к пугающему продолжению. — На воспитание белых волков или на третьего принца.

— Я давно решил, — Мидир торопится с ответом, чтобы Джаретт не выбрал за него. — Я справлюсь, Мэллин хороший принц, а станет еще лучше, мы вместе с ним станем!

Слова вылетают сами собой. Джаретт не улыбается оговоркам, не оспаривает, не удивляется, безразлично пожимает плечами и равнодушно отвешивает точно рассчитанную оплеуху:

— До Мэрвина далеко вам обоим, и все же я тебя услышал. Имей твердость не сходить с выбранного пути.

Душевные замки и цепи стонут от натуги, Мидира распирает от желания поведать Джаретту, что белые волки не хуже черных, причем сложить слова как-нибудь так, чтобы родитель услышал, поверил и принял.

Что, конечно, невозможно, поэтому Мидир просто кивает и отступает от короля на шаг. Брат ему дороже, чем все белые волки вместе взятые. Мэллин никогда не узнает, а Киринн давно все простил.

***

Волчий король отвел взгляд от Этайн, отпустил ее руки. Может быть, в тот момент он впервые выбрал меньшее из двух зол.

Прошелся по галерее, полюбовался полыханием изумрудно-зеленого заката и лишь потом продолжил:

— Джаретту Великолепному достаточно было намека на виновность ненавистного рода. Увидев подпись Крифанга в письме, он поручил Мэрвину разобраться с белыми волками.

Светоносные птицы взлетели, громко захлопав крыльями, и память Мидира услужливо развернула картину прошлого.

***

Утреннее солнце резвится на боевой броне, буйство зимнего ветра треплет иссиня-черные волосы Мэрвина, развевает длинный плащ, сыплет на плечи искристые звезды. Снежинки в ярких косых лучах вспыхивают, как адаманты, слепят Мидира, мешают попрощаться с братом, не дают подобрать нужные слова. Он и так редко видит старшего. Чем ближе Мэрвин к отцу, тем дальше от Мидира. Что уж говорить о Мэллине?!

— Возьми меня с собой! — звучит почти умоляюще.

— Даже не думай, средний принц Мидир, — речь брата ровна и холодна одновременно. Он откидывает голову столь величественно, что Мидир не сдерживается:

— Не думай?

— Тебе напомнить правила нашего дома? Не заставляй меня краснеть за твою забывчивость.

— Я… — Мидир втягивает воздух сквозь зубы, делает шаг назад. — Прошу прощения, первый принц Мэрвин.

— Еще одно нарушение. В чем оно?