О чем поет вереск (СИ)

— Пойманная птичка рассуждает о свободе?! Я бы рассмеялся, если бы мог.

— Ты плохо меня знаешь, брат моего мужа.

Пальцы Мэллина хрустнули. Этайн вздрогнула, волк побледнел больше. Целой у него осталась, наверное, только гордость.

— Попробуй поговорить со мной о том, что тревожит тебя до хруста пальцев.

Мэллин рассмеялся неожиданно весело, пусть и придерживая сломанную руку.

— Ты и вправду королева-человечка. Брату повезло с тобой! Или не повезло. С Мидиром трудно судить о везении! А теперь уйди, оставь меня.

Кроме гордости, поняла Этайн, в нем жила любовь. Мэллин искренне любил своего брата. И за это она тем более готова была выслушать принца, когда он захочет говорить с ней…

Мидир отнял губы от виска Этайн. За мыслью о том, что его королева слишком добра и видит любовь даже там, где ее быть не может, пришла другая. Что она не так уж неправа.

Два раза пробили башенные часы, и розовый вереск в вычурном черном горшке опять рассыпался пеплом…

Мидир ушел до восхода, успев сделать два дела: оповестил Этайн запиской, что присоединится к ней после полудня и будет рад (едва не порвав бумагу), если она прогуляется в его отсутствие — но в пределах замка.

И напитал вереск магией до самых кончиков каждого листа. Однако тот поразительным образом выглядел не слишком бодрым. Волчий король задумал было поменять в растении стержень жизни, заставить его прижиться в Нижнем мире силой, но пора было торопиться, а не пыхать магией во все стороны, подобно мелкому злобному дракону…

Четыре дня его отсутствия привели к тому, что теперь куча подданных жаждала пообщаться со своим королем. Нужно было дойди до тронного зала и по другой причине: не хотелось, чтобы Этайн видела его в не самом лучшем расположении духа. И самое обидное, Мидир прятал от себя нечто, очень похожее на стыд…

Волчий король принял большую часть ожидающих: благословил пару браков, успокоил вечно недовольных гномов, рассудил несколько споров, затем выпроводил остальных ши, подарив королевское благословение и пожелание воздать хвалу Лугнасаду — празднику свободы и любви.

Вот именно! Свободы и телесной любви! А он занимается непонятно чем и переживает непонятно из-за чего! Из-за того, что смертная плохо о нем подумает!

У него в башне лежит очень интересная заготовка заклинания, недописанная баллада и недоделанный нож. Можно было и оторваться на миг от чересчур кружащего голову вереска.

Кстати, подумалось волчьему королю, а изумруды из последнего дара гномов очень подошли бы к глазам Этайн. А вот к раскосым глазам Мэллина — разве светло-серое заклятие недвижимости!

И Мидир вместо работы мерил шагами пол, тщетно стараясь успокоиться: брат будто нарочно выводил из себя вернее, чем неблагой грифон.

— Джаред, все это можно было сделать без меня! — взорвался волчий король, обращаясь к племяннику и стараясь перевести мысли на совершенно иной предмет.

— Ваши подданные хотят справедливости и благословения именно от вас, мой король. Все, что можно, я решил без вашего участия. Особенно осознавая вашу теперешнюю занятость.

— Джаред! Если ты про Этайн!..

— Я про Этайн. Давно ли вы видели свою вересковую жену, мой король? — в мысленной речи Джареда, привычно прохладной, как сумерки Светлых земель, мелькнула обеспокоенность.

— Я оставил ее в спальне утром. С разрешением делать в замке все, что ей заблагорассудится.

— А Мэллина? — голос Джареда стал настолько бесстрастным, что связь двух фактов рисовалась непрерывной. — Лучше бы он шалил по-мелкому. Его полное отсутствие тревожит меня куда больше. Словно он и не покидал своих покоев.

— Мэллин не может колдовать. Он даже не может пользоваться левой рукой, он бы не стал!..

— Мой король, я проверю.

Вчерашнее раздражение требовало выхода, чувство стыда с облегчением обращалось в ярость: винить себя Мидиру наверняка было не за что.