— У них более или менее нормальная эрекция, — резанула она. К черту эвфемизмы! Чего ради взрослым людям говорить обиняками, когда речь идет об элементарной физиологии? Имел дерзость спросить — на, получай ответ!
По тому, как сборщик податей скривился, лекарка угадала: прозвучало не то слово, которое Пико ожидал услышать из уст дамы. Но ее уже понесло.
— По-вашему, Мансур сам выбрал свою судьбу? — с вызовом спросила Аделия. — Работорговцы украли его крошечным мальчиком и продали как талантливого певца византийским монахам, которые насильно произвели над ним операцию, дабы он и в будущем сохранил свой дивный голос. Это, к сожалению, обычная практика. Восьмилетнего ребенка вынуждали услаждать пением христианских монахов, его мучителей.
— Позвольте спросить, как вы с ним познакомились?
— Мансуру удалось убежать. Мой приемный отец нашел его, голодного оборвыша, на улице в Александрии и забрал с собой домой, в Салерно. Этот добросердечный человек имеет слабость подбирать сирых и несчастных.
«Прекрати распускать язык, — уговаривала саму себя Аделия. — Почему ты так распинаешься? Он тебе никто. А может, даже хуже! Только что ты провела с ним чудеснейший вечер… но это совершенно ничего не значит».
В камышах рядом крикнула и прошуршала куропатка. Что-то — возможно, водяная крыса — шлепнулось с берега в воду и заплескало прочь, оставляя за собой волнистый след, на котором играла луна. Плоскодонка нырнула под очередной мост.
— Аделия!
Под сводом голос сэра Роули прозвучал гулко. И как-то необычайно ласково.
Она томно закрыла глаза.
— Вы достаточно сделали для следствия, — сказал Пико. Разочарованная Аделия резко подняла веки. — Когда мы доплывем до дома ростовщика Вениамина, я пойду с вами и серьезно переговорю с Симоном. Постараюсь убедить его, что вам пора возвращаться в Салерно.
— Это странно, — сухо сказала Аделия. — Убийца не пойман, а вы предлагаете мне убраться восвояси.
— Круг смыкается — ему не уйти. Но чем ближе мы приближаемся к разгадке, тем опаснее загнанный в угол преступник. Я не хочу, чтобы волк набросился на одного из загонщиков.
— На одного из загонщиков?! — возмущенно вскричала Аделия. — Вы меня даже за охотника не считаете? Извините за грубость, но я обладаю необходимой ученостью для данного дела. И зарубите себе на носу: для данной миссии меня выбрал сицилийский король. Не Симон. И не вы. А потому нечего командовать!
— Мадам, я всего лишь озабочен вашей безопасностью.
Но извиняться было поздно. Пико посмел указать человеку ее квалификации на дверь: «Топай, дурочка, в свое Салерно, мы и без тебя разберемся». Он усомнился в ее профессиональной пригодности — несмываемое оскорбление в глазах Аделии!
Лекарка дала волю своим чувствам на арабском. В свое время это был единственный язык, на котором она могла свободно ругаться в присутствии деликатной Маргарет, ибо та его не знала. Нехорошие слова Аделия переняла, прислушиваясь к частым перепалкам Мансура и марокканского повара приемного отца. Сейчас сэр Роули Пико вдохновил ее на самые изощренные образы и обороты. Понимай он арабский, он узнал бы много нового о себе: оказывается, он любит половые отношения с мертвыми ослами и схож с собакой — запахом и видом, количеством блох и обычаем жрать всякое дерьмо, а свое оставлять где попало. Аделия не преминула указать надежное место, куда ему следует засунуть тревоги о ее безопасности. То, что Пико в ответ только глазами хлопал, нисколько не огорчило Аделию. По тону он понял достаточно, чтобы покраснеть и отвернуться.
Мансур толкал лодку шестом и украдкой улыбался.
Остаток пути они плыли в гробовом молчании.
У дома Вениамина Аделия строжайше запретила сборщику податей следовать за ней.
— Отвести милорда в крепость? — спросил у нее Мансур.
— Куда угодно, только с глаз долой! — сказала Аделия без ложной деликатности.
На следующее утро, когда речной бейлиф явился с известием, что тело Симона Неаполитанского доставлено в крепость, потрясенная Аделия представила, что пышно ругалась на арабском именно в тот момент, когда их плоскодонка проплывала мимо трупа компаньона, устремленного течением вниз, к зарослям камыша…
Глава 10
— Она что, не слышит меня? — в отчаянии спросил сэр Роули Гилту.
— Да вас до самого Петрборо слыхать! — сказала Гилта. — Орете как оглашенный! Просто ее уши открыты не для вас.
Экономка угадала. В голове Аделии звучал голос Симона Неаполитанского. Он не какими-то секретами делился, а просто оживленно излагал свои впечатления — обычным скорым деловитым тенорком рассказывал о своей увлекательной экскурсии по шерстобойням: «Вы будете смеяться, но всего труднее добиться ровного окраса именно у черного, казалось бы, наипростейшего, цвета!»