О чем весь город говорит

Если Андер Свенсен был доволен новым управляющим, этого не скажешь о его зяте, которому приходилось исполнять распоряжения молокососа. Майкл считал, что именно он, как муж Ханны Мари, должен был встать у руля. Однако решил до поры до времени промолчать. По его прикидкам, терпеть осталось недолго. Как только старик окочурится и уйдет с дороги, все будет по-другому.

Старость не радость

Приближался день рождения Элнер, и Норма спросила тетушку, что она хотела бы в подарок.

– Ой, милая, не надо ничего, – сказала Элнер. – Я стараюсь избавиться от того, что есть.

– Но чего-нибудь тебе хочется, тетя Элнер.

– Ничего.

– Ой, перестань… Ну вот представь: если б можно было получить все, что захочешь, что бы ты выбрала?

– Но я, ей-богу, ничего не хочу.

– Правда?

– Ну, будь я помоложе, я бы, наверное, попросила выводок котят. На свете нет ничего забавнее, чем котятки, когда играют. Они такие милые, у них такие лапки… до смерти зацеловала бы…

– Это понятно, но дело в том, что они вырастают в здоровенных противных кошек, которых никак не выгонишь. А кому нужна старая шелудивая кошка?

– Норма, они же не виноваты. Все стареют. А если б про нас так сказали? И потом, старая кошка все равно милая.

Как нарочно, на «Тихих лугах» говорили о том же самом. Тему подняла Люсиль Бимер:

– Миссис Белл, когда вы поняли, что состарились?

– Когда последний раз фотографировалась на водительские права – со страху я чуть не померла. Господи, думаю, откуда этот подслеповатый взгляд, эти брыли? Нет, лучше не видеть свое фото и не слышать свой голос на пленке. Я-то думала, я еще ого-го-го-го, – ан нет. Оказалось, старуха со старческим голосом. Все это подорвало мое высокое мнение о себе.

– А вы, Бёрди?

– Когда стала походить на свою бабушку. Но штука в том, что внутри-то я себя не чувствовала старой. Раньше я смотрела на стариков и не могла представить их молодыми… Но ты сама – совсем другое дело.

– Так оно всегда, – сказала Ола Уоррен. – В конце я возненавидела свое тело. Все как-то расшаталось, и я начала разваливаться на части, будто старая машина. Не одно, так другое. Только тебе вырезали желчный пузырь, извольте – сердце забарахлило, потом надо заменить бедренный сустав и удалить катаракту, а следом – купить слуховой аппарат. И так без конца и краю. Ну вот вроде все починили, теперь, думаешь, ты молодцом, так на тебе – подкашивает псориаз. О прочих мелочах я уже не говорю.

Особая ранняя пташка

Лорен Гиббл была такой же неотъемлемой частью кафе на Мэйн-стрит, как столы и стулья. Там она работала с шестнадцати лет и отпуск брала всего три раза – для рождения детей, да и то лишь на неделю-другую. Когда дети выросли, Лорен перешла в смену, обслуживающую ранние ужины. Рабочие часы ее вполне устраивали. Заступаешь в три, сервируешь столы, с полпятого подаешь, а полдевятого ты уже дома, смотришь свои любимые сериалы, затем баиньки.

Нынче она взгрустнула, не увидев милую маленькую миссис Флойд, которая с 1966 года садилась за четвертый столик возле окна. Подруга ее сказала, что позавчера старушка скончалась. После инсульта миссис Флойд не могла говорить, но все равно не хватало ее ласковой, чуть кривой улыбки. Она неизменно заказывала холодный чай, жареную куриную грудку с зеленой фасолью и картофельным пюре, а на десерт – шоколадный пудинг, если был в меню.

Лорен любила своих ранних пташек – вдовиц и парочку овдовевших стариков. Но старух жалела больше. Все они жили на пенсию, и многие по-настоящему ели один раз в день – в кафе. Лорен всегда аккуратно убирала остатки их ужина в пакет и еще подкладывала пару булочек – чтоб было чем позавтракать. Бедные как церковные мыши, старухи копались в кошельках, стараясь оставить ей непосильные для них чаевые. Лорен знала дни рождения всех стариков и не забывала устроить им маленький праздник: кекс и мороженое бесплатно. Малость, так много для них значившая.

Уже долгие годы к половине пятого, минута в минуту, перед кафе выстраивалась очередь из старушек, принаряженных, напудренных, чистеньких. Лорен знала, что многие из них вернутся в пустой дом. Сердце разрывалось от мысли, что эти женщины, бывшие учителя, воспитательницы, продавщицы и библиотекарши, вовремя выплачивавшие все налоги и кредиты, теперь вынуждены считать каждый грош.

Несправедливо. В то же время куча вполне работоспособного народа, ничего не сделавшего для общества, высасывала его соки и припеваючи жила на государственные пособия. Вот, скажем, дочь Лорен сидела на пособии по инвалидности, потому что у нее покалывало спину, а врач оказался набитым дураком. Сама Лорен плевать хотела на мозоли, изводящую боль в коленке, а порой и дикое похмелье – каждый день она шла на работу, где улыбалась и даже шутила, стараясь подбодрить своих старух.