О чем весь город говорит

Затем Тотт поздоровалась с дедом и бабушкой, со старыми соседями и многочисленными клиентками салона красоты.

– Готова спорить, ты не страдаешь от того, что не надо каждый день тащиться на работу, – сказала Вербена. – А, Тотт?

– Уж точно, дорогуша, – ответила Тотт и повернулась к Элнер: – Как подумаю, что больше не придется начесывать чью-то башку, от радости хочется скакать.

– Здесь тебе понравится, – вмешалась Руби. – Только представь: все волнения позади, ни горестей, ни забот. Отныне ты в спокойном плавании.

– Ну, значит, ура. Вот озолоти меня, я бы не хотела воскреснуть. А ты, Элнер? Ты обрадовалась, когда все закончилось?

– Даже не знаю. Я любила жизнь, несмотря на все ее маленькие неприятности.

– Тебе-то хорошо, ты не была замужем за придурком.

– Здравствуй, Тотт, – вклинился мужской голос.

– Джеймс? – удивилась Тотт. – Ты, что ли? Ты где?

– Через шесть рядов от тебя.

– Ах да, точно. Тебя же похоронили на участке Вутенов.

– Ну как дела? – робко спросил Джеймс.

– Все прекрасно, если не считать того, что я померла и меня закопали, – сказала Тотт и негромко добавила, обращаясь к Элнер: – Я совсем забыла, что он здесь. Слава богу, не рядом со мной. А то новая женушка всякий раз перешагивала бы через меня, навещая его. Нет уж, спасибочки.

Однако Джеймс ее услышал:

– Она сюда почти не заходит.

– Даже так? Этого стоило ожидать.

– Бросила меня.

– Да, люди говорили. – Тотт помолчала. – Ты разбил мне сердце, Джеймс.

– Прости. Все еще ненавидишь меня?

– Ненависти к тебе нет и в помине. Досада была, раздражение. Если б ты завязал с выпивкой раньше, мы бы ужились. Я нуждалась в тебе, и детям был нужен отец. Видит бог, из меня получилась плохая мать – с утра до ночи на работе. А что поделаешь? Кому-то надо было зарабатывать на жизнь. И вот из детей вышло черт-те что. Уж не знаю, через сколько поколений сгинет все, что мы напортачили. Дуэйн Младший без продыху женится на всякой дуре, возомнившей, что сумеет его спасти. Дарлин трижды выходила за никчемных мужиков, сейчас обрабатывает четвертого. Одна твоя внучка подсела на кокаин и дважды побывала в кутузке, другая в Канзасе танцует на шесте. Вся в татуировках и с кольцами в носу. Ужас в том, что она считает – это красиво. – Тотт вздохнула: – Не знаю, Джеймс, я старалась, но ничего не вышло. Я вот тут сказала Элнер: хорошо, что я умерла.

– Не говори так, милая…

– Это правда. Я страшно устала. Сил моих больше нет. Ты не представляешь, какое это облегчение, когда не надо подпрыгивать от каждого телефонного звонка и гадать, какую твою внучку арестовали и за что.

– Прости меня, Тотт. Я тебя любил, всегда. Только сам этого не понимал.

– И ты меня прости, Джеймс. Наверное, надо было помягче с тобой. Зря я швырнула в тебя садовым гномом.

– Пустяки, дорогая.

– Наверное, у тебя есть оправдание – ты стал совсем другим после того, как на свадьбе рисовое зернышко застряло в твоем ухе.

– Может быть, но это не давало мне права на подлости.

Они надолго замолчали, потом Тотт сказала:

– Прошлого не воротишь, Джеймс, и ошибки не поправишь, но я хочу, чтоб мы были друзьями. Не возражаешь?

– Господи, Тотт, я денно и нощно об этом молился.

– Вот и славно. И раз уж теперь мы друзья, скажи-ка мне, какого черта ты нашел в этой Джеки Сью Поттс?

– Бог его знает. Дурак я был, вот и все. Дурак набитый.

– Самое противное, что она была моей клиенткой.

– Да, я знаю. Не серчай.

– Но ты ведь мужчина, и ты не виноват, что тебя таким сотворили. Теряешь голову от всякой юбки. Ты не один такой.

«Аминь, сестра», – подумали шесть женщин, слушавшие их разговор.

– Может, и так, – сказал Джеймс. – Но думаешь, я не казнился? Тысячу раз я хотел вернуться, но было стыдно посмотреть тебе в глаза.

Тотт его услышала и сокрушенно вздохнула: господи, какой балбес! Ему невдомек, что она тотчас бы приняла его обратно.

Это ж надо, сколько всего интересного узнаешь о людях, подумала Элнер. В городе Тотт, в общем-то, любили, но считали задиристой злюкой. Что верно, то верно, отбрить она могла. Но боже ж ты мой, все дело-то, оказывается, в том, что она была безнадежно влюблена в мужчину, который ее бросил. А безответная любовь кого хочешь превратит в злыдню.

На другой день Элнер и Вербена радовались за Джеймса и Тотт, которые снова общались.

– И он трезвый как стеклышко! – сказала Вербена. – Вот уж не думала, не гадала, что доживу до такого дня.

И тут вдруг огромная стая ворон уселась на дуб, но через секунду-другую вновь взлетела.

– Какие они забавные, правда? – рассмеялась Элнер. – Я знаю, многие терпеть не могут ворон, а я вот от них всегда балдела. Сонни, кот мой, их просто ненавидел и пытался сцапать, но так ни одну и не поймал. Бедняга. – Неожиданно она запела: – Труба зовет, Сонни, зовет тебя труба, с тобою я и в горе, и в печали, люблю тебя, Сонни, люблю-у-у-у-у-у…

– Ты врешь мелодию, и потом, там совсем другие слова, – перебила Вербена.

– И так сойдет, – отмахнулась Элнер и продолжила: – Залезай ко мне на колени, Сонни, тебе стукнул всего-то годок, Со-о-онни мой…

Уилл Шимфизл хихикнул и сказал приятелю:

– Во голосок-то, а? Будто дюжину котов тянут за яйца.