О чем знает ветер

Наверно, мой сон о Лох-Гилле навеян ливнем. Мне привиделось, что я вторично тащу из воды раненую Энн. Как и бывает в снах, всё перепуталось, Энн вдруг исчезла, а я остался – мокрый до нитки, в пустом ялике, на дне которого багровела кровь. Я плакал по Энн, и голос мой становился всё тоньше, пока я не понял, что он исходит от младенца, завернутого в окровавленную блузку Энн. Младенец трансформировался в Оэна, озябшего и перепуганного. Он жался ко мне, ища защиты и утешения, и я стал напевать псалом, который всегда его успокаивает:

– В ветрах укрощённых, в смирённых волнах / Всё память жива о Его чудесах…

Псалом не отпускает меня и после пробуждения. Так и крутится в голове. Проклятый ливень. Проклятый Лох-Гилл. Никогда не думал, что столь сильные негативные эмоции можно питать к озеру, а теперь вот ненавижу его, люто и бешено. И Дублин ненавижу, ведь здесь нет моей Энн.

Когда мы прощаемся, я обязательно шепчу ей: «Не ходи к озеру». Она кивает с пониманием. В этот раз я забыл напомнить об опасности. Голова была другим занята – моим счастьем с Энн. Ребенком, которого она носит.

Хоть бы ливень утих. Мне срочно, срочно надо домой.

Т. С.

Найдёныш, былиночка или вот —
Силуэт театра теней;
Я спас тебя из студеных вод,
Согрел в постели своей.

Страшившийся пуще прочих зол

Принять судьбу мотылька,
К тебе я тропой подозрений шел,
Кружил и петлял, пока

Прав на тебя мне не предъявил

Коварный стылый Лох-Гилл:
Душе бездомной, дескать, не мил
Недолюбви полупыл.

Урок был – наглядней не преподать,

Затем и молю: забудь,
Родная, глядеть на ртутную гладь,
Таящую долгий путь.

Глава 23 Время – грозный верховный бог

Вы уже перешли черту,

Вы – в пределах, где видит всяк
Идеалов и прочих врак
Ослепительную тщету.
Для невинности с красотой
Время – грозный верховный бог…
Вот, в руке моей коробок,
Далеко еще не пустой,
И готова к выдоху грудь.
Росчерк спичечного пера —
И по новой пойдет игра.
Так велите чиркнуть – и дуть.

У. Б. Йейтс

В ВОСКРЕСЕНЬЕ С УТРА МНЕ было дурно, и я заленилась, не пошла к мессе. Как будто, признав перед мужем свою беременность, я получила право на поблажки для женщин в интересном положении. Тем более Оэн проснулся с першением в горле – вот и еще одна причина оставаться дома, когда Бриджид и О'Тулы собираются в церковь. Небо было хмурое – определенно, с востока надвигался шторм; мы с Оэном залезли на широченную кровать Томаса и перечитали все книжки о путешествиях во времени. «Приключения Оэна Галлахера и Майкла Коллинза» мы оставили напоследок. Оэн страшно гордился, что «назначен» хранителем этого литературного шедевра; страниц касался кончиками пальцев, дышать на них не смел – упаси бог запачкаются.

– Мама, давай сочиним историю про нас троих, – попросил Оэн, перевернув последнюю страницу.

– То есть про тебя, меня и Томаса?

– Да. – Оэн зевнул, как котенок. Полночи он кашлял, не выспался совсем.

Я подоткнула ему одеяло, и он закрыл глазки.

– Ну а куда мы трое отправимся? Чем займемся, Оэн?

– Всё равно. Главное, чтобы мы были все вместе.

Недетское заявление. Когда слышишь такое от шестилетнего мальчика, ком в горле образуется.

– Я тебя люблю, родной мой.