О черни, Путевые заметки

Пока я в самом фешенебельном отеле республики поглощал бифштекс на растительном масле и козий сыр, сбежалось все Сан-Марино, чтобы поглазеть на меня. Один туземец, инженер, пустился со мной в разговор; в результате титанического единоборства со словами (дело в том, что он единоборствовал с французским языком, а я - с итальянским, причем оба языка оказывали нам бешеное сопротивление), он объяснил мне, что Сан-Марино -действительно независимая республика, что во время войны она поставляла только добровольцев; что население ее насчитывает пять тысяч граждан, которыми спокойно и благодатно правит синьор Гоцци, хотя сам я видел на придорожных тумбах надписи, возглашающие "evviva"[да здравствует (итал.).] совсем иной личности, вероятно лидеру оппозиции. Упомянутый туземец попытался набросать для меня схему сан-маринской истории, но это было уж слишком трудно сделать при помощи рук. Чехов он считал племенем греческого происхождения. По причине названных трудностей мне не удалось завязать более тесных международных отношений; пусть кто-нибудь другой продолжит мое дело, только пусть он выберет для этого день, когда не будет лить бесконечный дождь, когда не будет закутан в тучи этот странный скалистый утес, эта отвесная круча, являющаяся одной из самых стабильных европейских республик.

ФЛОРЕНЦИЯ

Накануне я писал вам во время дождя, в тучах, сидя в единственном, а следовательно, и лучшем отеле республики Сан-Марино. А утром небо вдруг заулыбалось, тучи поднялись этажом выше, и открылась чудеснейшая панорама: море километрах в тридцати, горы, скалы, необозримая цепь гор искал, и дальше - вся Эмилия; и на каждой горе - крепость, или башня, или человеческое гнездо, теснящееся на клочке величиной с ладонь, а под ногами пропасть, из которой отвесно подымается сaн-маринская скала. Снизу она кажется диким, зубчатым гребнем, и еще за Фаэнцей я все оглядывался на нее, а потом уже приехал в Болонью.

Если Падуя - город аркад и галерей, то уж и не знаю, как назвать Болонью. Только каждая аркада здесь - высокая, высотой с наш двухэтажный дом; портал в центре здания ведет в колонную залу, в которой вполне уместился бы приличный вокзал, а из этой залы через новый портик - выход во двор.

Здесь - какая-то вакханалия колонн и арок; каждый дом - настоящий дворец с колоннадой: целые улицы, чуть ли не целый город - из одних дворцов, и даже в самых бедных кварталах все равно - аркады, ведущие хотя бы в улицы или во дворы, галереи, портики, и все - в тяжеловесном стиле ренессанс. Это - город парадный и несколько холодный; его слава - не в искусстве, а в учености и в деньгах. Какой-нибудь романский собор или готический замкообразный дворец подесты найдется в любом городе Италии; Болонья, кроме этого, обладает еще двумя падающими башнями, похожими на неудавшиеся четырехгранные заводские трубы.

Приехав же во Флоренцию, не стану говорить вам об искусстве. Его здесь слишком много, так что голова идет кругом; под конец до того обалдеваешь, что и на тротуарную тумбу, облюбованную собаками, смотришь, воображая, что это--какая-нибудь фреска. Из всего этого неизмеримого половодья бессмертной красоты опять приковывает внимание Джотто и Донателло, Мазаччо[Мазаччо (Томмазо ди Джованни ди Симоне Гвиди) (1401-1428), - выдающийся итальянский художник, один из крупнейших представителей реалистического направления во флорентийском искусстве эпохи Возрождения.] и благословенный брат Анджелико[Брат Анджелико - итальянский живописец, монах Джованни Анджелико (1387-1455); его кисти принадлежат фрески на тему о жизни Христа в монастыре Сан-Марко.] из Сан-Марко. На доме Джотто, магистра Jottus'a, есть мемориальная доска от 1490 года, на которой написано: "Hoc nomen longi carminis instar erat" - "Имя его равно длинной поэме". Да, это правда. И я записал его имя, как поэму, и заранее радуюсь, что встречусь с ним еще раз в Ассизах.

Об остальном можно сказать, что Флоренция до ужаса заражена иностранцами. Местный люд главным образом ездит на велосипедах и меньше, чем в других городах, марает стены надписями: "Viva il lascio"[Да здравствует фашизм (тал.).]. Что касается фашистов, то их крик звучит: "эйяэйяэйя", а приветствие заменяет этакий взмах руки, до того резкий, что прямо пугаешься. Но, поскольку я, слава богу, не политик, то могу снова вернуться к иностранцам. Больше всего мне жаль тех, которых платный гид гоняет по церквам и музеям. Гид или бормочет свои пояснения по-итальянски, и иностранцы его не понимают, или кричит им в уши какую-то тарабарщину, которую сам он считает французским или английским языком, и тогда они его и подавно не понимают. При всем том он по непостижимой причине всегда страшно спешит, будто дома у него рожает жена; он мчится, сдвинув шляпу на затылок, три четверти всех достопримечательностей пропускает и питает особую склонность к Канове[Канава Антонио (1757-1822) - выдающийся итальянский скульптор, представитель классицизма.].