Та тоже вышла ей навстречу, они кинулись друг к дружке и обнялись, стоя на ступеньках больничного корпуса. Обе долго молчали, чуть покачиваясь, словно убаюкивая друг друга. Потом бабушка взяла внучку за руку и повела в тихую аллею за больницей. Они сели на скамейку под навесом, и Старая Ксения сказала:
– Стася, не жалей меня. Мне от этого только тяжелее. Прошу тебя об одном – отвези меня домой. Не хочу я больниц, не хочу лечения и лекарств. Я хочу к Казимиру. Знаешь, ведь я знала, что заболею. Знала и приняла это. Когда его кремировали, моё сердце сгорело вместе с ним. Он просил разбросать его пепел над морем под маяком. И я, исполняя его последний наказ, рассыпая горсть за горстью то, что осталось от моей любви, смотрела, как он вьётся серым дымом над волнами, словно дышит в последний раз… Тогда я поняла, что никогда больше не буду жить. Так, как прежде. А по-другому мне было не нужно… Не осуждай меня. Не повторяй меня. Но прими мой выбор, Стася… Печаль от тоски по мужу прорастала во мне. Я чувствовала, как она разъедает меня, и ничего не могла с собой поделать. Вернее, не желала. Я хочу быть с Казимиром. И это моя непроходящая боль. Моё вечное страдание. А оно всегда пробивается болезнью. Когда мы мучаемся? Когда понимаем, что делаем не то, что хотим, находимся не там, где хотим… Поэтому всегда, Стася, делай то, что хочешь ты. Тогда любая работа будет в радость, любая ноша – по плечу…
Она замолчала. А Стася тихо плакала, глядя на высыхающий парящий асфальт. У её ног в траве бегали муравьи, недалеко воробышки собирали рассыпанные кем-то зёрна, где-то Стасю ждал Стас, где-то на почте сидела за счётами сосредоточенная мать, а её любимая бабушка умирала. Таков был мир Стаси сегодня.
Как в нём совместить большую любовь и большую боль? Они трутся друг о друга, вызывая горечь и чувство стыда, что в то время, когда ты наслаждаешься самым сладким, кто-то родной пьёт острую полынь. Стасе было стыдно за то, что она забывала о бабушке, когда была со Стасом.
– Увези меня! Прошу тебя! Я хочу домой. Я хочу умереть там. Где мой маяк и моё море. Только давай не скажем Агнии, а просто уедем.
Стася ничего не ответила. Она думала.
– Давай ты пройдёшь укрепляющий курс. А потом мы примем решение? – сказала наконец она.
Они ещё долго сидели в этом закутке, пока через пару часов их не нашла здесь мать. Агния уже побеседовала с врачом и, увидев мать, снова в голос завыла.
– Как ты могла? Как ты могла?! – повторяла она. – Мама, ну какая же ты эгоистка. Ты должна жить ради нас… Ты должна пройти лечение. Может, стоит подумать о трансплантации?
– Дочь, я не хочу остаток жизни провести в больнице в окружении чужих людей, – твёрдо сказала Ксения.
– Мы снимем тебе отдельную палату, – пообещала ей Агния.
– Я не об этом. Я хочу домой, – пояснила ей Ксения.
– Не может быть и речи! – отскочила в ужасе Агния. – Дом срочно надо продавать. Срочно! И перебираться в город! И тебе, и Стасе нечего там больше делать, в этой дыре. Наш дом, слава богу, вместит всех. А тебе можно будет позже купить квартирку рядом!
– Я не хочу жить в твоём доме, – упрямо сказала Старая Ксения.
– Но я же говорю – это наш дом, – растерялась Агния.
А Стася подумала, что он давно только Агнии. Там всё располагалось, лежало и стояло, как хотела она. До последней чашки и ложки, до самого крохотного предмета. Другим там отводились жалкие углы пространства, словно клетки, но и в них должен был соблюдаться неукоснительный устав хозяйки. В этом доме хорошо было только Агнии…
– Мама, это твой дом. Там твои правила, – прошептала Стася.
– Но разве это плохие правила? – непонимающе спросила Агния. – Разве я хочу для вас дурного? Разве у нас нехорошо?
«Нехорошо! Нехорошо!» – хотела крикнуть Стася ей в ответ, но промолчала.
– Ладно, не будем припираться, – примирительно сказала Агния, – и всё же лечиться надо до конца, и это не обсуждается.
Вскоре они со Стасей, попрощавшись со Старой Ксенией, ушли. По дороге домой Агния просила дочь повлиять на бабушку.
– Только ты её можешь уговорить лечиться. Меня она, как видишь, игнорирует. Она не в себе – хочет домой. Кошмар какой! – ворчала Агния, всплёскивая руками. – В голове не укладывается… Ты должна её уговорить. Обязана! Иначе ты её убьёшь, понимаешь? Если мы пойдём у неё на поводу, то станем убийцами. А я убийцей быть не хочу!
Стася сжалась от ужаса, слушая мать. Её раздирали противоречия. Голову заволокли тревожные, сумеречные мысли. В душе было смятение. Мать была, конечно, права. Но и бабушку она понимала тоже. Девушке казалось, что её разрывает надвое. Сердце Стаси словно полоснули ножом, и оно кровоточило. Ровно посередине.
Дома она отказалась от еды, хотя мать опять долго настаивала, рассказывая о пользе витаминов и регулярного питания. Но в Стасе не было место еде. В ней было столько всего: обрывки мыслей, фразы, диагнозы, какие-то медицинские термины, бабушка, мать… И всё это было щедро перемешано с пеплом страха. Какая тут еда, когда от ужаса леденеют руки?