О чём молчит море. Солёные розы

Мы познакомились, когда я ещё был школьником. Как выяснилось позднее, мы и до этого были знакомы, однако, не могли этого осознавать в силу возраста, а потому, естественно, не помнили друг друга. Собственно, поэтому, берём отчёт нашего знакомства именно от четвёртого класса…

Кто помнит себя в столь юном возрасте, наверное, понимает, что тогда мало что понимаешь, тем более в таких высоких и сложных чувствах. Вот и я не особо понимал. Но всё-таки что-то происходило со мной при виде этой девочки, ставшей потом красивой умной девушкой!

В конце концов, спустя примерно год совместной учёбы (а она пришла к нам в школу аккурат в четвёртом классе) я неожиданно для себя осознал, что… влюблён… Я и сам не понимаю, как так вышло. Но, всё же, вынужден признать — в ней было, да и, наверное, до сих пор есть определённое обаяние, а её большие голубые глаза способны были очаровать любого…

Однако в силу юношеской застенчивости и… банальной неуверенности… я не отважился тогда признаться ей в своих чувствах. Тут вышло прям как в песне Высоцкого:

«Шёл за ней — и запомнил парадное.

Что сказать ей? — ведь я ж хулиган…»

Только в моём случае, хулиганом я не был, а скорее раздолбаем. То есть как? Учился я, прямо скажем, не очень. Не так, чтоб прям очень плохо, но и в отличниках не ходил. Даже хорошистом еле-еле был, а уж после четвёртого класса даже до такой высоты не дотягивал… Она же была круглой отличницей. И вообще довольно нестандартной. Вспомните себя в том возрасте, читатели: вряд ли большинство из вас любили школу, а некоторые и сейчас не любят, и посмеиваются над теми учителями, что говорили, мол, вот, выпуститесь, будете ещё свои годы с любовью вспоминать, вернуться захотите! К слову, я именно к таким и отношусь, и могу с чистой совестью сказать, положа руку на сердце, что конкретно та школа, в которой я учился до шестого класса, в целом, была откровенным дерьмом!

Но вернёмся, всё-таки, к моему повествованию.

Что же касается моей возлюбленной, то она, как раз-таки, школу любила. То ли тяга к знаниям, которые давались ей так легко, её влекла, то ли мама учительница смогла привить дочери такое отношение к «храму знаний» …

Долго ли, коротко ли, но мы сдружились. Часто нас вместе сажали, в чём была, как бы цинично ни звучало, своя выгода — можно было списывать. На переменах были практически неразлучны.

Я понимал, что дышу к ней неровно. Однако излить ей свои чувства всё ещё не решался… я был сильно не уверен в себе, я не знал, как она относится ко мне, интересно ли ей со мной и так далее…

Не скрою, кое-какие надежды у меня определённо были. В конце концов, одни из первых своих литературных опусов мы написали вместе и… для того возраста — весьма неплохо!

И всё-таки я был очень застенчив. Даже слишком.

В конце концов, волей судьбы я поступил в военно-морское училище, практически на другом конце, расширившейся на двадцать семь тысяч восемьсот шестьдесят четыре квадратных километра, страны. Связь с ней стала редкой. Даже слишком редкой, я бы сказал… однако, когда мы общались… это могло длиться часами… Самое смешное в этом было то, что, в принципе, мы могли по несколько минут просто молчать, но, чёрт возьми, каждый из нас умудрялся понимать друг друга! Если не ошибаюсь, у императора Александра I с его женой, по каким-то слухам, была, иной раз, такая же связь…

Долго ли, коротко ли, а в армейском коллективе так или иначе практически любая информация просачивается, некоторые из моих товарищей уже знали о чувствах к ней. В основном, это были мои соседи по кубрикам. И все они буквально уговаривали меня признаться ей. Без церемоний и вступлений. Просто сказать те самые три главных слова. И всё равно меня что-то останавливало…

Доходило до абсурда, что когда я звонил ей в её день рождения и поздравлял, передо мной стоял мой сосед с листом, на котором крупными буквами было написано: «ПРИЗНАЙСЯ ЕЙ! СКАЖИ ЭТО!». Честно говоря, я тогда начал колебаться, но… нет… моя проклятая неуверенность в себе отсрочила это мгновение… ровно на пятнадцать дней…

Через этот самый срок я, всё-таки, смог собрать волю и смелость в кулак и написать ей те самые заветные слова…

Она долго не отвечала.

В конце концов, после пары вопросов и фраз, она написала, что ей нужно время подумать. На том и порешили…

На тот момент я был в настоящей эйфории! Как будто гора с плеч упала! Я, наконец-то, смог произнести… написать… то, что не решался аж три года!

Примерно через три недели я набрал ей и в нерешительности задал волнующий вопрос, мол, что надумала?

После некоторого молчания я услышал волнительное:

— Взаимно!

И снова эйфория! Вот, ведь, оно какое — счастье!

Примерно через полтора месяца, я смог приехать в Москву. Мы встретились уже в новом, так сказать, статусе. Но там ничего особо романтичного не было. В конце концов, возраст ещё не тот, да и оба застенчивые…