О чём шепчут колосья

Горьковский наказ вспомнился и тогда, когда я о группой деятелей колхозного движения ездил в Румынию, Польшу, Чехословакию, Венгрию, Германскую Демократическую Республику.

В немецком сельскохозяйственном кооперативе «Фортшритт» нас встретили девушки из молодёжной тракторной бригады. У каждой в руках большой букет цветов. Полевыми цветами были украшены машины, стоявшие во дворе.

Увидев знакомые марки машин, я попросил разрешения на одной из них пройти гон.

— Пожалуйста, — ответил бригадир тракторной бригады. — Выбирайте любой трактор и заводите.

Выбираю мощного «Кировца», быстро сажусь за руль, и машина плавно трогается с места.

Павел Быков как-то рассказывал, что на одном из заводов в Будапеште кто-то усомнился в том, что он токарь, и попросил показать руки.

В Германской Демократической Республике такой проверки мне не учиняли. Немцы, наблюдавшие за тем, как я вожу трактор, лишь спросили, сколькими профессиями я владею.

— Вы учёный-агроном?

— Да.

— И комбайнёр?

— Да.

— И тракторист?

— Да.

— И слесарь?

— Да.

Пришлось объяснять, что хлебороб социалистического сельского хозяйства должен многое знать: обязан разбираться а в агротехнике, и в сельскохозяйственных орудиях, и в машинах, уметь управлять ими и ремонтировать их.

Прежде, до поездки в страны народной демократии, я не подозревал, что слава о кубанских механизаторах разошлась далеко за пределы Родины.

Интерес к нашим людям, к людям труда, большой. И в Германской Демократической Республике и в Венгрии я не успевал отвечать на вопросы любознательных молодых механизаторов. Они интересовались не только техникой,

— А что делает трактористка Паша Ковардак? Осуществила ли она свою мечту?

Несколькими годами раньше, чем я, Паша закончила Тимирязевскую академию, и ей было присвоено звание учёный-агроном. Работала она на Кубани, в Крыму, а теперь трудится по специальности в одном из совхозов Подмосковья.

— А как поживает Клава Вороная?

Оказывается, девушки читали мою статью, напечатанную в одной из немецких газет, в которой рассказывалось о кубанской комбайнёрке, удостоенной ордена Ленина, — Клаве Вороной. Правда, для шкуринской молодёжи она уже не Клава, а Клавдия Ивановна. Недавно Вороная ушла на отдых.

По блеску девичьих глаз, по крепким, тёплым рукопожатиям советские делегаты (многие из нас не знали немецкого языка) понимали друзей без переводчика. Видно было, что для юношей и девушек наши первые трактористки и комбайнёрки служили живым примером.

Язык дружбы не требует услуг переводчика. Так было и в Польской Народной Республике, где мне довелось присутствовать на празднике Дня урожая. Здесь я получил записку, которая тронула меня: «Расскажите о старой комбайнёрской гвардии».

Старая комбайнёрская гвардия!.. А ведь совсем недавно — всего четверть века назад профессия комбайнёра в нашей стране считалась самой молодой профессией. Новым для нас был и сам комбайн. В тридцатом году все заводы страны выпускали столько комбайнов, сколько теперь выпускают за один день.

Ещё по пути в Варшаву, на первой крупной станции, нас, посланцев Страны Советов, торжественно встречали с хлебом-солью. Большой каравай, как мне потом объяснили, был испечён из пшеницы, убранной комбайном, присланным из Ростова. В тот год для многих польских крестьян комбайн был такой же диковинкой, как и для меня, впервые познакомившегося с ним на Кубани.

Среди участников торжества нашлись пожилые крестьяне, которые видели нашу машину ещё в 1937 году, когда из Ростова на открытой платформе её провезли через Польшу в Париж на Всемирную выставку. Тогда советскому комбайну была присуждена высшая выставочная награда — диплом «Гран-При».

На праздновании Дня урожая я познакомился с крестьянином из небольшого польского селения, которое до недавнего времени называлось «Немаж хлеба», что в переводе на русский язык означает: «Не имеешь хлеба». Теперь, когда крестьяне объединились в производственный кооператив, когда на помощь им пришли наука, машины и в каждой хате появилось много хлеба, старое название села пришлось заменить новым Хлёбово.

Двадцать лет назад «немажхлебовцы» пришли на железнодорожную станцию, расспрашивали советских железнодорожников, что за чудо-машину они везут во Францию.

В наши дни комбайн перестал быть диковинкой. Он, как и трактор, стал оружием крестьян в их борьбе за хлеб, за новую, культурную и зажиточную жизнь.

В Венгрии мне пришлось видеть не только комбайны, но и такие простейшие орудия уборки хлеба, как серп.

По пути из Будапешта в Клужскую область я встретил жён тин, жавших вручную свои индивидуальные полоски, и попросил у них серп.

— А что вы будете с ним делать? — поинтересовалась одна из женщин.

— То же, что и вы: жать хлеб.

В правую руку я взял серп, а левой захватил пучок стеблей и стал их срезать. Снопы росли быстро: женщина едва успевала их расставлять.

— А я, признаться, думал, что вы серпа никогда в руках не держали, — сказал представитель Министерства сельского хозяйства Венгерской Народной Республики, когда мы садились в автомашину.