o da206a87ca827620

Андрей отрезал надпись и аккуратно приклеил ее на конверт. Так, где

портфель?

После того, как конверт исчез в пахнущей кожей темноте и щелкнула

застежка, Островцев зажмурился, ожидая рева сигнализации, секьюрити с

автоматами.

Тишь да гладь.

Нехорошо усмехнувшись, Островцев надел плащ.

Андрей взглянул на часы, удивился: оказалось, он пробыл в ОПО всего

полчаса. Сонно мигали таблички «Выход» и «Будь осторожен». Здесь, в холле,

змеиное шипение уже не слышно.

«А что если?»

Андрей повернул к кабинету директора.

Какой код на двери Невзорова? Андрей по собственному опыту знал, что

сотрудники используют совсем простые коды. Может, и директор? Дрожащим

пальцем ввел четыре ноля. Щелчка не последовало. Четыре единицы – нет.

Четыре двойки – бесполезно.

В сердцах Андрей несильно ударил по двери ногой и – к его ужасу – она

отворилась.

Островцев замер на пороге. Что думает мышь, видя желтеющий в

мышеловке сыр?

В глубине невзоровского кабинета мерцали зеленые цифры. Едва слышно

гудел кондиционер.

Твердым шагом Андрей подошел к столу директора, схватил стопку бумаг с

чертежами, и кинулся прочь, на ходу запихивая бумаги в портфель.

Уже в сосновом бору, когда Островцев спешил к подходящему автобусу, в

голове сверкнула мысль: если бумаги лежат так открыто, то место им, скорее

всего, в туалете. Ну и пусть. До чего приятно напоследок стукнуть обидчика по

скуле!

Кроме задремавшей кондукторши, в автобусе не было никого.

Обнинск клубился за окном потяжелевшим туманом. Изредка навстречу

проносились полупустые маршрутки.

У магазина «Продукты» стояла закрытая на замок бочка с квасом.

«Квас хранится надежней, чем документы ЯДИ», - подумал Андрей и

засмеялся. Кондукторша вздрогнула, огляделась: «Ой, уже Белкинский овраг».

Подошла, строго глядя на Островцева.

-Обилечиваемся, молодой человек.

Показалась башня – макушку скрывают кучевые облака. К башне приварена

лестница, кажущаяся сбоку лестницей в небо.

На остановке в салон ввалилась толпа, стало шумно, пестро, запахло

духами, п отом; кто-то что-то рассказывал, кто-то с кем-то спорил. Андрей, с

готовностью отвлекаясь от своих мыслей, стал прислушиваться к разговору двух

стариков, присевших напротив.

-И вот я ему говорю, - откашлявшись, продолжил старик в серой панаме,

очевидно, начатый на остановке рассказ. - «Товарищ, говорю, жить-то, конечно,

все хотят, но такой ценой жизнь себе я покупать отказываюсь». Он на слово

«товарищ» прямо взбеленился – пена на губах, глаза – пятаки, орет: «Да я, тебя,

падла партизанская, через мясорубку пропущу!». «Власть, - говорю, - ваша,

пропускайте».

58

-А многие ломались, становились полицаями, - вздохнул его собеседник,

человек с длинным, изможденным лицом.

-Не то слово – гестаповцам по части зверств фору давали, все старались

отплатить за жизнь свою паскудную, задобрить фрицев. Знал я одного, однорукого

Занько, работал на лесопилке. Пришел немец – Занько всех предал, стал убивать,

насиловать, грабить…

-А вы «Сотникова» не читали? Там это самое подробно описано.

-Да где уж мне читать? – вздохнул старик в панаме и поднялся. – Ну ладно,

Семен Иваныч, я пошел: Аксеново.

В электричке, рвущейся к Москве, Островцев думал про стойкого

партизана. Портфель жег колена, под сердцем настойчиво копошился червь

сомнения, несмотря на то, что Андрей считал сами понятия – родина, патриотизм

– пережитками прошлого, атавизмом, таким же, как хвост или шесть сосков у

человека.

«А старик-то остался жив», - пришло ему на ум у платформы «Победа», и

это была победа над сомнениями. Как он выжил, этот стойкий партизан?

Освободили свои, или, в конце концов, он уступил напору палачей? Жаль,

недорассказал дед...

За окном пронеслась лента реки.

Теперь Андрей размышлял о деле: сейчас не начало девяностых, когда

ученые, прихватив по возможности секреты отечества, драпали в Америку.

Времена кувыркнулись на триста шестьдесят градусов, и никто никому не нужен,

даже тащи он на плечах атомную бомбу…

Атомная бомба не заинтересует америкосов… Но 23767t – это не атомная

бомба.

«Станция Сколково. Осторожно, двери закрываются. Следующая станция

Очаково».

О, черт! Контролеры.

Островцев вскочил и метнулся к тамбуру. Контролерша с разноцветной

бляхой на груди преградила путь:

-Куда намылился?

-Курить.

Андрей протиснулся мимо.

-«Кур-и-ить» Знаю я… Взрослый мужик, а бегает! Ладно студенты, еще

можно понять.

Андрей прошел в тамбур, оттуда - в соседний вагон. Слегка пошатываясь –

вперед, подальше от контроля. Ему казалось, что люди, сидящие на лавках,

смотрят на него с презрением.

Андрей не замечал, что многие поднимались и следовали вереницей за