o da206a87ca827620

крошечный бугорок. След шприца. Шприца, который мне в шею вонзила Марина.

Где она, что с ней? Я должен знать, - мне жизненно необходимо посмотреть ей в

глаза.

Я кинулся к решетке, ухватился за прутья, покрытые чешуйками ржавчины,

что есть силы, затряс решетку.

-Не трать силы, Андрей, - миролюбиво сказал мужик. – Мы пришли, чтоб

освободить тебя. Решетка - это ерунда, мера предосторожности.

115

Баба кивнула.

Она была невысокая; вытянутое по лошадиному лицо покрыто густой сетью

морщин, глаза печальные, глубоко запавшие, как у старухи, либо как у трупа;

жидкие светлые волосы некрасиво висят вдоль шеи. Как я мог спутать ее с

Мариной?

Мужик рослый - в низком пространстве помещения вынужден пригибаться,

чтоб голова не упиралась в потолок. Седые длинные волосы обрамляют

одутловатое лицо, на правом глазу, переходя на щеку, багровый нарост. Левый

глаз цвета вороньего крыла смотрит с любопытством. На мужике черный кожаный

плащ до пят, на поясе – кобура. На груди – блестящий значок «Работник парковки

№56».

-Кто вы такие?

-Марина расскажет тебе, - пообещала женщина. – А меня зовут Букашка.

-Я Киркоров, - глухо отозвался одноглазый.

«Зайка моя, я твой зайчик!», - возникло в памяти. К чему это?

-Выпустите меня.

-Хорошо, Андрей, - мягко сказал Киркоров. – Но, чтобы выпустить тебя, мы

обязаны сковать тебе руки вот этим.

Он потряс в воздухе наручниками.

Кто эти люди и что может связывать их с Мариной? Запах сырости стал

запахом опасности.

-Попробуй только приблизиться, - пригрозил я. – Шею сверну.

-Ну вот, - искренне огорчился Киркоров. – Букашка, прочти ему.

Женщина откашлялась.

- Предчувствую тебя. Года проходят мимо-

Все в облике одном предчувствую тебя.

Весь горизонт в огне – и ясен нестерпимо,

И молча жду, - тоскуя и любя.

-Стой! – крикнул я. – Я согласен.

-Вот и ладушки, - усмехнулся Киркоров. – Тогда повернись и сложи руки за

спиной запястье к запястью.

116

Я выполнил указание. Передо мной встали Джунгли, железнодорожная

будка, костер, и Марина - ее задумчивые глаза и ровный голос, читающий

стихотворение бывших.

Прикосновение металла неприятно. Наручники защелкнулись. Я повернулся

лицом к решетке. Киркоров откинул полу плаща. На поясе у него помимо кобуры

висела связка ключей.

-Бука, светани.

Киркоров зазвенел ключами. С потолка капала вода.

Я скоро увижу Марину. Щенячья радость в душе сменилась холодом, таким

же, как холод наручников на запястьях. Что она сделала со мной? Я был игроком,

возможно, лучшим в Джунглях, я оберегал Теплую Птицу, и вдруг… Я здесь, за

решеткой, с этими странными людьми, и виновата во всем Она. Скорее увидеть

ее - я должен знать, что истинно: то, что происходит со мной сейчас, либо то, что

случилось в доме, затерянном в Джунглях.

-Наконец – то.

Киркоров нашел ключ, вставил в замок. Ржавый скрип был сигналом

свободы. Как только решетка распахнулась, я бросился вперед, точно бык, -

отчаянно и обреченно. Длинная нога Киркорова преградила мне путь, я потерял

равновесие и полетел на пол, носом - в щербатый камень.

-Ты, ублюдок, - зашипел Киркоров, склоняясь надо мной. – Еще одна такая

выходка, и я вышибу тебе мозги к е…ной матери.

Единственный глаз этого человека полыхал такой яростью, что сомнений не

было, - да, вышибет.

-Поднимайся.

Букашка помогла мне встать на ноги.

-Эх, Андрей, - голос Киркорова снова стал миролюбивым. – На твоем месте

я радовался бы: в этих застенках томились цари и генсеки.

Букашка рассмеялась:

-Брешешь, Киркоров.

Ее смех мне понравился. Хороший смех.

-Почему вру? - возмутился одноглазый. – Я слыхал, что здесь сгноили

Ленина.

-Ленин помер на даче с золотыми перилами. И не от того, что его сгноили, а

потому, что впал в младенчество.

117

-Он из младенчества и не выходил. Тем более - на даче мог быть двойник

Ленина.

-Ты бы это ленинцам сказал….

Я слушал странный диалог, мало что понимая, и думал: не рвануть ли

вверх по коридору, пока на меня никто не смотрит.

-Ладно, хватит, - точно прочтя мои мысли, жестко сказал Киркоров. – Ты

вечно споришь, Букашка. Иди вперед, освещай дорогу. Андрей - за ней.

Женщина пожала плечами и, бросив перед собой луч фонаря, пошла по

коридору. Я двинулся вслед. Тяжелые ботинки Киркорова застучали по

каменному полу за моей спиной.

Коридор был узкий, извилистый. Никаких ответвлений, либо дверей, -

кишка, оканчивающаяся камерой, какую я только что покинул. Точно нора кролика,

только не теплая и сухая, а сырая и мертвая, типичная человеческая нора…

На другой стороне кишки - противоположность камере - светлая зала. Как

это по-человечески! Из света – во тьму за какое-то мгновение…

От электрического света я ослеп на мгновение.

Длинный стол из красного дерева, окруженный черными креслами. На

дальней стене – герб: золотой двуглавый орел. Посреди стола на листе металла

полыхает костер.

-Снегирь, гаси свет. Генератор посадишь, – крикнул кто – то.

Во главе стола, прямо под двуглавым орлом, в кресле с высокой спинкой