o da206a87ca827620

решился: напротив сидел Рудольф.

-Братья мои, сестры мои, - изменив голос до неузнаваемости, заговорила

Серая. – Мы были – одинокие путники, мы брели во мраке сквозь ночь, не видя

огней, не чувствуя рядом присутствия друга. Мы мучились, мы погибали порознь,

до тех пор, пока в нашу жизнь не вошла вера. Вера в единственного бога - Цоя.

-Цой – жив! – нараспев протянули сектанты.

-По преданию, Цой страдал и умер за нас, недостойных. Теперь мы в

вечном неоплатном долгу перед Господом. Мы должны посвятить свою жизнь

жреческому служению ему, смирить свое тело, открыв душу. Тот, кто будет

верным сыном Цоя, получит награду – вечную жизнь в раю, среди своих братьев и

сестер. Но – горе тому, кто предаст господа нашего, Цоя!

Последнюю фразу Серая произнесла срывающимся, и потому – страшным

голосом.

-Цой – жив! – как ни в чем ни бывало, отозвались сектанты.

-Во славу Господа, споем молитву!

Неровными голосами цоисты запели:

-В небо смотри – видишь там пастуха?

То небесный пастух пасет облака,

Город стреляет в ночь дробью греха,

Но Цой сильней, его власть велика.

Тем, кто ложится спать - Спокойного сна.

Спокойная ночь.

Я ждал это время, и вот это время пришло,

Те, кто молчал, перестали молчать.

Те, кому нечего ждать, садятся в седло,

Их не догнать, уже не догнать.

Тем, кто ложится спать - Спокойного сна.

Спокойная ночь.

Люди так часто навечно ложатся спать,

Их Цой принимает, тревожа их сон.

Он дарит им новую жизнь и возможность стать,

Тем, кто спасен, тем, кто спасен.

Тем, кто ложится спать - Спокойного сна.

Спокойная ночь. 6

6 Переделанный текст песни «Спокойная ночь» группы «Кино».

170

Сектанты кончили молитву дружным возгласом: «Цой – жив!».

-Спасибо, братья и сестры, - сказала госпожа. – Спокойная ночь вам всем.

Люди начали разбредаться по углам, укладываться на тряпье. Наконец, у

костра остались только я, Марина и Рудольф. Серая все так же сидела в своем

кресле, в свете костра ее неподвижное лицо походило на маску.

-Андрей, Марина, - нарушила молчание госпожа. – Нет ли у вас каких – либо

вопросов ко мне?

-Никаких, - не задумываясь, ответил я.

Ну вот, начинается – ни одна секта не упустит шанс привлечь новых членов.

-У меня есть к тебе вопрос, - сказала вдруг Марина.

Что-то в ее голосе мне не понравилось…

-Я слушаю.

- Эта молитва, что вы все только что пели, - ведь это не молитва, верно?

Ведь это песня, а не молитва?

Чувствуя холодок под сердцем, я увидел, как, ловя каждое слово, привстали

со своих постелей цоисты, как напряглось лицо Рудольфа, как вспыхнули его

звериные глаза.

-Я не понимаю тебя, женщина, - ледяным тоном отозвалась госпожа.

-Это песня, а не молитва, - упрямо повторила Марина. – Я точно знаю.

Рудольф медленно приподнялся. Я до боли сжал рукоять пистолета.

-Рудольф, оставь! - прикрикнула госпожа, сверкая глазами. – Ты что-то еще

хочешь сказать, женщина?

-Мне кажется, что в изначальной песне нет ни слова про Цоя, там идет

речь только о ночи…

Серая вдруг рассмеялась: гадко, наигранно, сквозь зубы.

-Ты оскорбляешь Храм, приютивший тебя, - по-змеиному прошипела она. –

Кощунствуя, ты выносишь приговор своей душе.

Откровенно сказать, я готов был согласиться с ней.

-Виктор Цой – не бог, - звенящим голосом сказала Марина. – Он – певец,

бывший.

Серая вскрикнула, словно ее ударили хлыстом. Рудольф вскочил на ноги, в

руке у него блеснула заточка.

171

-Убей ее! – в вопле госпожи было столько злобы, что хватило бы на целую

стаю тварей в Джунглях.

Рудольф перешагнул через костер. Я встал между ним и Мариной,

дрожащей, как осиновый лист. Что тебе стоило держать язык за зубами?

-Назад, Рудольф. Знаешь, что это такое?

Цоист бросил взгляд на пистолет и остановился.

-Убей эту суку! – скрежеща зубами, требовала Серая.

-Заткнись, – прикрикнул я. – А не то, я заткну тебе пасть пулей. Слушайте

все! Мы уходим, сейчас, сию минуту. Если кто-то последует за нами, - умрет.

Ясно?

Сектанты молча смотрели на меня.

-Рудольф, кинь мне свою заточку… Вот так. Мы уходим.

Я подтолкнул Марину к выходу.

-Спасибо за гостеприимство.

Последняя фраза – совершенно искренняя. Я испытывал нечто вроде

стыда за Марину. Люди впустили в свой Храм, чем смогли – накормили, а ты?

Рассвело. Снежная муть уже не мешала отдохнувшим собакам чуять дом, и

они бежали рысцой. Я молчал, разглядывая развалины. Оказалось, что они

совсем не такие мертвые, как я себе представлял: нет-нет и мелькнет в окне чье-

то настороженное лицо. В одном из переулков нам навстречу шли двое, по самые

лица закутанные в тряпье. Завидев издали упряжку, бросились бежать и исчезли в