О демонах и людях (СИ)

— Не сомневайся. Ведь ты бы поступил на моем месте так же, мой князь.

Асгейр подумал.

— Конечно. Я отпустил тебя, даже когда был уверен в твоей измене.

— Сегодня порталами пройдем к границам княжества Лэрнского, — сказал Рэнси.

Асгейр поймал его за хвост и погладил кисточку. Его всегда успокаивало это.

— Рэнси… ты же можешь снять ошейник сейчас? — тихо спросил он и увидел, как глаза демона полыхнули багровым:

— Если ты обещаешь оставить свое злонравие.

— Обещаю, что буду сдерживать злонравие на землях демонов.

Рэнси смотрел на него, чуть усмехаясь, и Асгейр уверился уже, что сейчас тот скажет глумливо: “Что значат клятвы раба”.

Но ошибся, Рэнси провел когтем по его ошейнику, рыча заклятья, и с последним его словом невидимые оковы спали.

И Асгейр задохнулся от хлынувшей в него силы, от яркости и полноты мира, от ослепительной тьмы, сияющей сквозь контуры тела Рэнси.

Асгейру показалось, будто мгновенно расправились его искореженные в кровоточащие комки крылья. Будто вознесли они его ввысь, и задохнулся он от божественных эмпиреев.

— Пресветлые боги, — выдохнул он, падая на колени, отвыкшее тело не вынесло льющегося на него потока магии.

— Эй, поосторожнее с выражениями, — сказал демон.

Асгейр посмотрел на него, счастливо улыбаясь.

А потом взгляд его упал на Искариона, с довольным видом прибирающего посуду.

В первый момент он подумал, что его брат умирает — так слабо светилась его душа.

— Искарион! — позвал его Асгейр и встал, пошатнувшись с непривычки.

Искарион радостно обернулся, и Асгейр увидел, как его маленькая душа вспыхнула и потянулась к нему, подобно щенку.

Искарион не был его братом, он даже человеком не был. Гомункулус, живой робот с человеческим телом. Телом, до краев переполненным жизненными силами, с необычайной щедростью вложенными в него создателем. Неудивительно, что когда-то Асгейр не смог свернуть ему шею голыми руками. Гомункулус был гораздо крепче обычного человека или эльфа. Только душа его была слаба. Это было сложно назвать даже душой. Какие-то малые ошметки недовоплотившихся светлых сущностей, притянутых призывающим контуром.

— Какое искусство, — прошептал Асгейр.

— Я знал, что ты оценишь, — гордо ответил Рэнси.

Асгейр слабо улыбнулся, оборачиваясь к нему. Наверное, он должен был чувствовать себя оскорбленным — демон глумливо слепил жалкую пародию, вытер свои лапы об достоинство его княжеского рода… Но в груди Асгейра разливалось признательное тепло. Демон Рэнси на самом деле любил его, он спас его от рабства и вылечил. Даже этот несчастный гомункулус, которого Рэнси таскал за собой, был подобен медальону с портретом, что носят у сердца влюбленные.

И тогда Асгейр опустился на одно колено, чего никогда не делал по собственной воле ни в рабстве, ни перед королем людей. Ведь его роду была дана привилегия сидеть в присутствии короля и встречать его, не склоняя головы.

— Благодарю тебя, принц Ренсиар, я обязан тебе жизнью.

— Не думал, что доживу до твоей благодарности, мой князь, — улыбнулся Рэнси.

— Прости за то, что не поверил тогда и предал твою верность, — сказал Асгейр, поднимаясь.

— Я прощаю тебя и принимаю твою благодарность, князь людей Лэрна, — сказал Рэнси, и Асгейр взял его за руку и прижал к своей щеке.

Мимо них осторожно прокрался Искарион.

— Вот… масличко принес, — пролепетал он, увидев, что на него смотрят, и продемонстрировал прозрачный фиал.

И Асгейр засмеялся, решив про себя, что если удастся вернуть княжество, то надо обязательно будет объявить гомункулуса своим потерянным и вновь обретенным братом. Забавно будет заставлять придворных кланяться ему как княжичу.

— Ты пойдешь со мной в Лэрн, Рэнси? — спросил он. — Ведь сейчас перемирие, и службу можно отложить. А в Лэрне будет весело, я обещаю тебе это.

И конечно же демон согласился, как тогда, восемь лет назад, когда он впервые пришел к Асгейру в темное капище.

***Эпилог

Через два года одно из лесных эльфийских княжеств, не вынеся непрерывных разбойных набегов, прислало князю Лэрнскому “комплименты от владычицы”, состоящие из:

— живого серебристого песца в золоченой клетке

— бесталанного менестреля, в котором, после того, как он бросился лобызать ноги князя Лэрнского, все узнали любимого княжеского наложника, только снова исхудавшего и замученного

— еще одного менестреля, в котором лишь немногие узнали среброволосого эльфийского владыку Тирилиона, ибо прекрасные волосы его были обрезаны под корень, а на щеке была выжжена руна “трус и предатель”

— Что ж, — глумливо усмехнулся барон Манс, бессменный фаворит князя Лэрнского. — Хоть один наш менестрель будет уметь петь, и то хлеб с поганой остроухой нелюди.

— Разве ж это не прекрасно, — улыбнулся князь Асгейр и погладил прижавшегося к его ноге эльфа-наложника.

— Эльфолюбие есть грех, — сообщил барон Манс со значением, и Асгейру показалось, что его глаза полыхнули адским пламенем.

— Вы тоже так полагаете, моя любезная сестра и мой дорогой брат? — обратился Асгейр к стоящим неподалеку родичам.