О детях и прочей нечисти

-- Во-первых, -- обстоятельно отвечаю я, -- мы никогда не ссоримся прилюдно. Во-вторых, я не вижу ничего плохого во внебрачных детях, и не стану использовать это как оскорбление. А в-третьих, что вы предлагаете? Стереть мне память?

Старейшина задумывается, постукивая пальцами по подлокотнику. Потом привлекает моё внимание к листочку с вопросами. Я читаю второй.

"Ты полагаешь, что человек, неспособный сохранить свою честь, может править планетой?"

-- А что, -- отвечаю вопросом на вопрос, -- мнения Ирлика по этому поводу вам недостаточно?

Духовник продолжает выжидательно смотреть на меня. Ладно, отвечу.

-- Азамат не виноват, что так получилось. Он не мог знать о Кире и ничего не мог сделать. Ирлик же вам сказал, что это какой-то другой бог всё так устроил, чтобы ему подгадить. По-моему, чести моего мужа от этой истории ничуть не убыло.

Ажгдийдимидин продолжает смотреть на меня своим неприятным рассеянным взглядом, потом кивает на листок.

"Ты уверена, что мальчик и повитуха смогут сохранить тайну?"

Что-то мне начинает это надоедать. Просматриваю остальные вопросы.

"Убеди меня, что не наймёшь знающего, чтобы вернуть память Алансэ, если поссоришься с мужем".

"Что ещё ты готова вытерпеть от мужа? Почему?"

"Только ли ради него ты согласилась выдумать эту ложь или просто боишься, что придётся покинуть Муданг? Что тебя здесь держит?"

-- У вас какие-то странные вопросы, -- замечаю. -- Мне казалось, духовник нужен для того, чтобы успокаивать душу человека. А вы сначала Азамата растоптали, а теперь меня допрашиваете, как на суде. Я, честно говоря, надеялась, что вы посоветуете, как обращаться с Киром, чтобы он к нам быстрее привык.

Старейшина устало вздыхает и пишет:

"Не учи меня моему делу. Меня волнуют последствия для планеты. Мальчишка -- вообще не твоя забота, а мужа. Продолжай отвечать".

Изумлённо поднимаю брови. Мне казалось, Ажгдийдимидин разбирается в людях и лично во мне.

-- Нет, -- мотаю головой. -- Любая забота Азамата -- это моя забота. И уж новый ребёнок в семье -- тем более! Да и потом, вы хотите сказать, что дали какие-то советы Азамату? Судя по его виду, когда он от вас вышел, вы только и делали, что его ругали. Это, конечно, гарантирует планете светлое будущее.

Ажгдийдимидин поджимает губы. Я внезапно вижу его не как великого духовного наставника, всемогущего проводника воли богов, а просто как человека, делающего свою работу. Он невысокий, седой, хотя лицо нестарое. Морщины на лбу, а вокруг глаз нету, наверное, потому что эти глаза большие и всегда очень широко открыты. Бледный и тощий, с неухоженными руками, что для богатого муданжца с гласным именем вообще нонсенс. Одежда на нём вся дарёная и дорогая, но сидит плохо, и зелёный цвет ему не идёт.

Он устало берётся за ручку и долго пишет прежде чем предъявить мне бумажку.

"Я самый могущественный из живущих Старейшин. Вся планета на моей ответственности. Я не могу себе позволить разбираться с вашими мелкими затруднениями, когда под угрозой положение Императора. Я взял вас под опеку, потому что Алтонгирел не справлялся, а между ним и мной никого нет. Если тебе нужен совет, как обращаться с ребёнком, спроси Унгуца, у него в отличие от меня были свои дети, и он не презирает Азамата за этот безнравственный поступок".

-- Унгуц всё знает? -- уточняю я.

"Догадывается" -- черкает духовник.

-- Так вы... презираете Азамата? -- продолжаю осмыслять написанное.

Ажгдийдимидин некоторое время сидит неподвижно, глядя в одну точку. Потом пишет:

"На Муданге внебрачный ребёнок -- это большой грех. Унгуц долго жил на Гарнете, может думать иначе. Я -- нет".

-- Вот как... -- бессмысленно отвечаю я. Вообще, это всё неудивительно. Ажгдийдимидин до сих пор показывал потрясающую широту кругозора для человека, ни разу не видавшего иностранца. У всех есть свой предел. Не уверена, что, например, моя бабушка смогла бы принять некоторые муданжские нормы поведения. Что ж, ладно, будем разбираться самостоятельно.

Прокашливаюсь.

-- Могу вам обещать, что планета не пострадает от наших семейных неурядиц. Я понимаю, что сохранить тайну -- дело первостепенной важности, и я уверена во всех, кто её знает. Вы, помнится, просили меня предупреждать, если соберусь делать за вас вашу работу. Ну так вот, предупреждаю. Сделаю, как смогу. Может, не быстро и не с первого раза, но сделаю. Не беспокойтесь.

Встаю и направляюсь к двери. Духовник по-прежнему на меня не смотрит, а внимательно изучает ковёр.

-- Кира позвать? -- вспоминаю я.

Он мотает головой.

-- Его вы тоже презираете? -- уточняю.

Духовник не шевелится.

-- Знаете, я ведь сама внебрачный ребёнок, -- замечаю. -- Можете и меня попрезирать за компанию.

Он поднимает взгляд, полный изумления и неверия, и некоторое время смотрит на меня, как будто ждёт, что я признаюсь в розыгрыше, и мир снова встанет с головы на ноги. Но я только неловко развожу руками и выхожу.