О детях и прочей нечисти

-- Так это ещё что, -- продолжает Янка, упирая руки в боки. -- Тот мужик, он тоже знающий оказался. Как смог разогнуться, чё-то там стал колдовать. Авьяс его отшил, так он Авьяса приколдовал к стенке, тот двинуться не мог. Просто как в кино! И снова начал на Кира бормотать, вроде как связало его что-то, стоит, руки по швам, ноги вместе. Я думала, ну всё, труба мальчишке. А Кир так подумал-подумал, локтями дёрнул и как будто освободился -- и как двинет тому мужику в ухо! В общем, у него ещё и сотрясение. Лежит теперь у нас в третьей палате с тазиком в обнимку, звёздочки видит, Дэн с ним возится. Но вот что с твоим делать, я без понятия.

Мы обе синхронно переводим взгляд на Кира за стеклом. За то время, что Янка мне рассказывала новости, он успел отыскать пульсометр, нацепить его на запястье и включить, а теперь с интересом рассматривает циферки.

-- Э, он мне там щас повключает! -- ахает Янка и бежит к двери.

А я, кажется, знаю, какое моё желание Кир будет выполнять.

-- Тебе кто разрешал брать? -- вопрошает Янка, врываясь в операционную. -- Я же сказала ничего не трогать!

Тоже умна, вообще, думаю. Оставить трудного подростка среди приборов под честное слово.

Кир подскакивает и быстро извиняется, пытаясь стянуть пульсометр с руки, но включённый так просто не снять, он же плотно обхватывает, чтобы померить.

-- Выключи, тогда снимется, -- советую. -- И не бери чужое без спросу, мало ли что этот прибор делает!

-- Да я знаю, что он делает, я его у вас видел! -- огрызается Кир, нервно тыкая в кнопку выключения. Пульсометр наконец-то разжимает захват и сваливается с тощей руки. -- Всё, не трогаю!

-- Глаз да глаз, -- ворчит Янка, забирая своё. -- Ну так чего, Лиз, мне охрану-то звать? У них тут со скольки лет уголовная ответственность?

-- Охрану звать без толку, -- говорю. -- Это ведомство Эцагана, и никто там с князем разбираться не будет, сдадут Азамату на воспитание, и всё, -- при этих словах Кир заметно бледнеет. -- Так что я лучше сама с ним побеседую, а со знающим пусть Эцаган разбирается, я без понятия, что тут почём. Как ты понимаешь, тёплых чувств к нему у меня нет.

-- Да у меня тоже не особо, -- кривится Янка, -- но драку начал не он... Ладно, ты тогда займёшься, хорошо? А то у меня через десять минут приём начинается.

-- Конечно, -- киваю. -- Кир, пошли.

Ребёнок мрачно плетётся за мной, не пытаясь вырывать руку из моего крепкого захвата. Тем не менее, я стараюсь не терять бдительность, а то как бы не рванул куда. В то же время пытаюсь придумать, что буду ему говорить. По сути-то я уже всё придумала, но надо ведь преподнести это так, чтобы возымело действие. А то повадился тут кое-кто рёбра ломать случайным прохожим. Муданжские законы я знаю плохо, тем более, что они сейчас сильно меняются, но вполне уверена, что несовершеннолетнему князю ничего не грозит за хулиганство. Тем не менее, он не всегда будет несовершеннолетним, да и кроме Муданга в мире существуют планеты, и там ему подобные штучки не сойдут с рук так легко.

Не сказать чтобы я была прям-таки специалистом по работе с трудными подростками. Не могу даже похвастаться, что когда-либо интересовалась этим вопросом: и я, и мой братец были вполне обычными детьми и не требовали специального подхода. Маман тоже не сильно напрягалась с воспитанием, а вот от бабушки она нас прятала. С другой стороны, очень трудно ничего не знать о воспитании детей, когда живёшь на Земле. Даже если нарочно стараешься увильнуть от этого знания. Для начала, в двадцать один год все сдают экзамен "зрелого отношения", по результатам которого тебе, в частности, позволяется или не позволяется растить детей без помощи специальных организаций и наблюдения опытных психологов. Конечно, в него входят только самые основные вещи, и сдать его нетрудно, но всё-таки, я считаю, это более убедительная подготовка, чем как у Арона -- сначала отец-тиран и всепрощающий старший брат, а потом полная свобода действий.

Гнетущая тишина по дороге до дома действует на Кира положительно: он нервничает всё больше. Так-то. Прохожие с интересом смотрят вслед суровой Хотон-хон, влекущей волоком бледного юнца. Сочувственно смотрят -- не знаю только, кому сочувствуют больше. Но вот мы и дома.

Впихиваю Кира в кресло, сама сажусь напротив.

-- Расскажи мне, пожалуйста, что ты сегодня сделал не так.

Он сглатывает.

-- Ну, я... взял без спроса...

-- Правильно, -- перебиваю. -- Что ещё?

Кир поджимает губы и молчит.

-- Подсказываю, -- говорю. -- Ты уже в этом месяце один раз этим отличился.

Кир угрюмо сопит, потом высказывается:

-- Я ему за дело навалял! Вы бы слышали, что он о вас говорил!

-- Я знаю, что он говорил, -- отвечаю спокойно. -- И он не один такой и даже не первый. Про известных людей всегда говорят гадости, привыкай. Я, конечно, польщена, что ты с таким рвением отстаиваешь мою честь, -- делаю драматическую паузу, наблюдая, как ребёнок краснеет, забавно, от шеи вверх, -- но я бы предпочла, чтобы ты не бил людей. Даже взрослых. Даже знающих. Сам подумай, ты вклинился в чужой частный разговор и серьёзно избил человека!