О детях и прочей нечисти

— То есть, ближайшие пару месяцев питаемся одной рыбой, — уныло вздыхаю я. — Пригласить, что ли, пару дюжин гостей… Кстати, надо Хосу выложить, я думаю, он не откажется.

Сказано — сделано, авось наш лесной приятель перестанет обижаться на Азамата и снова заглянет на огонёк.

Пока я хожу, Кир с Айшей накрывают на стол. Она довольно неуклюже двигается и плохо ориентируется в задаче, что, впрочем, понятно: если всю жизнь болеть, откуда узнаешь, как тарелки расставлять? Кир, однако, руководит чётко. Он у нас вообще чёткий паренёк.

Но вот и ужин на столе. Наедаемся до отвала, даже Ирлик, который уговорил не две, а четыре гигантских рыбины, а потом ещё добрался жареной. Азамат открывает бочонок пива, и некоторое время мы просто сидим и балдеем, пачкая носы в густой прохладной пене.

— А что, Ирлик — хон, — заговаривает Арон, с которого пиво сняло все остатки робости, — богов тоже в школе учат?

— Не, — роняет Ирлик, мечтательно глядя в потолок. — Никто нас ничему не учит. Так всю жизнь и ходим впотьмах.

— Откуда ж у вас тогда старые записи по математике? — резонно интересуется Арон. Я, правда, думала, он вообще весь разговор на эту тему мимо ушей пропустил, ан нет.

— У меня был учитель, — странным тоном отвечает Ирлик. — Заставлял меня думать. Поначалу очень тяжело было.

— А до того вы не думали, что ли? — не сдерживается Кир.

— Не — а, — спокойно отвечает Ирлик. — Мы, боги, для этого не приспособлены. Памяти вообще нет. Просыпаешься — где я? Что вчера было? Кто друзья, кто враги? С вами, людьми, такое только после пьянки бывает, а у нас каждый день так. Вон духовник тебе подтвердит: хочешь от бога что — нибудь получить — одаривай в тот же день. Забудет ведь! Тот же Учок. Ему подвластно плодородие, потому к нему все бездетные обращаются. А во время ритуала бездетная женщина на руках куклу держит, чтобы богу напоминать, зачем он пришёл. Так если ритуал затянуть, Учок иногда забывает, в чём дело, глядит, баба с мёртвым ребёнком, и давай его оживлять! Ну за мёртвыми — то ко мне идут, а я, естественно, такое безобразие прекращаю. Вот он и бесится, как такое, младший брат ему что — то запрещает! А что младший брат уже давно сильнее в десять раз и четыре обязанности выполняет вместо одной, это он не помнит!

— Так что же получается, — разводит руками матушка, — все боги, кроме вас, беспамятные совсем?

— Не все, — поправляет Ирлик. — Младшие с умом. Умукха и Укун — Тингир я лично воспитывал. Конечно, у меня не так хорошо получалось, как у моего учителя, Но они хоть числа знают. Для остальных — то есть только один и два, а дальше — много. Ну и так, словом перекинуться можно иногда…

— Я думала, вы с Укун — Тингир не в лучших отношениях, — удивляюсь я и получаю тычки в оба бока: от Азамата и Алтоши. М — да, глупость сморозила…

— А ты бы меня сильно любила, — усмехается Ирлик, — если б я тебя каждый день заставлял пересчислять имена всех известных вещей! Лапочка, как она отлынивала! И катаклизмы устраивала, и подсказки в облаках рисовала, даже шантажировать научилась! Я смотрел и диву давался, неужто и я такой же был, пока за меня не взялись?

— А кто был этот ваш учитель? — интересуется Азамат. — Человек?

— Это вряд ли, — задумывается Ирлик. — Он лет двести со мной возился, а может, больше, я ж себя не помню. Я и его — то еле вспоминаю, имени не знаю, вроде коротышка был, но сильный, гадюка, я с ним каждый день дрался, а ему хоть бы хны. Потом исчез. Кто его теперь разберёт, что он был за тварь… Я только начал во вкус входить, когда он сгинул. Сначала всё ждал, вдруг вернётся, а потом заметил, что память снова ухудшается, или, скажем, не могу понять, это дождь пошёл, потому что грибы растут, или наоборот. Испугался, я ж привык уже знать законы, по которым мир работает. Стал больше с людьми разговаривать, книги собирать, считать шишки на ёлках. Так, на чистом страхе, и до алгебры дошёл.

— Да ладно, — возникает Кир и получает от нас с Азаматом пинка под столом. — Вы же бог, разве вы можете бояться?

Ирлик устраивает многозначительную паузу, опустошая свою кружку.

— Забвение, мальчик мой, — говорит он с расстановкой, повернувшись к Киру всем корпусом, — это очень страшно. Потому что как только в него проваливаешься, уже не знаешь, как бывает иначе. Я смотрю на эти первобытные тени, которые называют себя старшими богами, и мне жутко до того, что я мёрзну в собственный месяц. Они ничего не знают и ничего не помнят, но решают, как жить всем людям на планете.

— Позвольте, — подключается Алтонгирел. — Но ведь боги посылают нам предсказания, дают советы… Они… Ну, то есть, и вы тоже, — видите будущее и решаете, как будет лучше для всех людей. Как же можно это делать без памяти?