О Дикий Запад!

Сует лапу в миску нашего парня. Тот бьет, детина падает. Наш надевает миску на рожу его другу и звонко бьет по миске.

Брюнетка хохочет, одаривает его взглядом.

Когда он опять с киркой, она подходит:

– Тебя научили так драться в воскресной школе?

– В школе, которую я кончил, не было воскресений, мэм.

Она, резко, – вообще она броско-красиво-вульгарновата:

– Как ты сюда попал?

– Мне понравился ваш отец. Дай, думаю, помогу разбогатеть доброму человеку. – Издевается.

Она топает ножкой, закусывает губку, отворачивается. Ясно – он ей понравился.

Вечером эти рабы-бедолаги у костра. Мексиканские песни под гитару, стук кастаньет, два оборванца блестяще танцуют румбу.

Зверь-надсмотрщик:

– Эй, ты, новенький. К хозяину!

В темноте его ждет эта девица:

– Это я велела тебя позвать. Зачем ты приперся на Запад, юнец?

– Я уже сказал: прослышал про твоего папашу, решил помочь.

– Упрямый мул! Беги отсюда, пока цел!

Он выразительно смотрит: луна и силуэт часового над обрывом.

– Я покажу тебе тропинку!

– Я здесь уже полтора месяца! Фургон с деньгами из окружного банка должен прийти через несколько дней! Вы хотите, чтоб я подарил вашему папаше шестьсот монет? Хорошая мысль. Это он вас надоумил, м? Поработал – и беги, пока цел, да?

Она, тихо, зло и печально:

– Я дам тебе денег, мой желторотый.

Он, задумчиво:

– Не знаю, в чем тут дело, но что-то нечисто… Нет, мэм, я привык платить по своим счетам сам.

– Ну так плати, олух!

…Прерия вечером, дорога среди кактусов, мчится фургон с конвоем – четверка кавалеристов в синей форме. Щелк кнута, хвост пыли.

Всадники, десятка полтора, бандитского вида, выносятся из-за холма. Погоня.

Догоняют, стрельба, валятся в пыль люди и кони. Выкидывают из фургона ящик-сейф, рвут динамитной шашкой, бросаются к нему.

– Назад! – Властный молодой человек, главарь банды – эдакий тип смуглого красивого негодяя.

Один перегружает золото и кредитки в переметные сумы коня главаря, и банда уходит.

Под фургоном шевелится раненный кучер, стреляет из винчестера, один падает. Главарь не глядя, через плечо на скаку, сажает из кольта пулю кучеру между глаз.

– Вот это выстрел!

– Я не так богат, чтоб сорить патронами. Промахов не даю.

Один, богомольно-анархистского вида, в очках:

– Да упадет зерно в почву, а не мимо, чтоб дать урожай божий. Мозги дурака – лучшее удобрение для урожая, который снимают умные люди. А пахари угодны господу, – елейно возводит глаза, – и простится им грех, что пашут они без устали на большой дороге. Всякий труд почетен. Должен же кто-то взять на себя и этот тяжкий удел. Аминь. – Складывает руки и крестится.

Главарь:

– Почему ты не стал проповедником?

– Я им был. Но проповеди мои были слишком убедительны, и мне пришлось удалиться. Увы! – люди не прощают тем, кто талантливее их…

– Что же ты проповедовал?

– Что для спасения души необходимо расстаться с богатством. Нерадива была паства моя, и внимала лишь дополнительным аргументам.

– И много у тебя было дополнительных аргументов?

– Всего шесть в барабане, но еще тридцать в патронташе.

– И сколько же душ ты спас таким образом?

– Мои бедные родители научили меня считать в детстве только до двадцати…

Вечер на руднике: факелы, волнующаяся толпа перед домом хозяина. Он выходит на крыльцо:

– Друзья мои! – снимает шляпу. – Ужасную весть принесли мне только что: бандиты перебили сопровождающих и конвой, все деньги, которые везли вам для зарплаты, похищены негодяями.

Из толпы:

– Опять это, твою так, в какой раз!

– Пусть серебром платит!

– Сколько мы еще будем работать даром!

– Как рабы здесь! Хуже негров!

Из толпы выдвигается фигура:

– Смерть проклятому кровососу! – швыряет камень, хозяин еле увертывается, гремит стекло на веранде.

Выстрел. Фигура падает. Из темноты веранды подвигаются к хозяину пяток охранников, щелкают затворами винчестеров.

– Ребята! Каждому из вас в тяжелый час я пришел на помощь. Каждый – добровольно! – подписал контракт, где указано, что я не отвечаю за грабеж, которому может подвергнуться ваше жалованье. Я плачу штату налог, банк платит вам жалованье. Я такой же наемный рабочий, как вы!

В придавленной толпе:

– Ловко они устроились. Им – прибыли, а убытки – нам…

Ночь, барак, мрачные люди:

– Я здесь уже второй год… И всего три раза довозили жалованье. И то уходило за его вонючую баланду и сломанные лопаты. Да дерьмовый виски в его лавке – по двойной цене…

Полдень, карьер. Наш парень, дочь хозяина:

– Ну, ты не передумал? В полночь придешь к колодцу. Так надо.

Ночь. Он ждет. Подходит она: пьяна, с бутылкой. Обнимает его. У него в глазах – та: белокурые волосы, морской берег… Брезгливо отстраняется и уходит. Вслед – крик:

– Пошел вон! Постой!.. Тупой раб!

Ночью он ползком пробирается по горной тропе. Шуршит сорвавшийся камешек. Лезет под колючей проволокой. Встает, хочет бежать. Силуэт часового.

– Стой! – Выстрел, топот, на него накидывают лассо, валят.

День. Он спиной вверх привязан к скамье, нагой. Два зверя-надсмотрщика хлещут его плетьми.

Дом хозяина. Дочь входит в кабинет отца: роскошное убранство, – он поднимает лицо от бумаг на рабочем столе.

– Это ты приказал бить его? – Она слегка пьяна.