О дивный новый мир. Остров (сборник)

Затем в латунном кадиле воскурили благовоние. Старый жрец поднял обе руки вверх, призывая к молчанию. И на протяжении долгих минут напряженной, но абсолютной тишины серая нитка дыма поднималась по совершенно прямой и ровной линии прямо перед божьим ликом, но уже чуть выше ее ломал, подхватывал сквозняк из окон, и она пропадала из виду, сливаясь в невидимое облако, наполнявшее все сумрачное помещение таинственным ароматом, словно привнесенным из другого мира. Уилл открыл глаза и заметил, что из всей конгрегации только Муруган пребывал в состоянии беспокойства. И не просто беспокойства – он постоянно всем своим видом выражал нетерпеливое неодобрение происходившего. Он сам никогда не взбирался по скалам, а значит, это занятие для него было попросту глупостью. Он всегда отказывался принимать средство мокша, и, стало быть, те, кто им пользовался, могли считаться последними идиотами. Его мать верила в Неземных Наставников и регулярно общалась с Кутом Хуми, а следовательно, образ Шивы был вульгарным идолом. «Какая красноречивая пантомима!» – думал Уилл, наблюдая за юнцом. Но к прискорбию бедного маленького Муругана, никто не обращал ни малейшего внимания на все его ухищрения.

– Shivanayama, – произнес жрец, нарушая долгое молчание, и повторил еще раз: – Shivanayama.

После чего сделал призывный жест рукой.

Поднявшись со своего места, высокая девочка, которую Уилл заметил, когда она еще только спускалась со скалы, взошла теперь по ступеням лестницы. Она стояла, приподнявшись на носки, ее умащенное маслом тело блестело в свете лампад второй медной статуей. На верхнюю из двух левых рук Шивы она повесила гирлянду из бледно-желтых цветов. Затем, сложив ладони вместе, она посмотрела прямо в милосердно, но величаво улыбающееся лицо бога, чтобы голосом, который поначалу срывался от волнения, но постепенно обрел ровную силу, начать говорить:

О, созидатель и разрушитель, тот, кто поддерживает жизнь и забирает ее, Кто при свете дня порхает с птицами и играет с детьми, Кто в полночь вершит другой танец среди мертвых тел на кладбищах, Ты – Шива, ты и темный, ужасный Бхайрава, Ты – Истина и Иллюзия, Пустота и Все Сущее в Мире, Ты – властитель жизни, и потому я принесла тебе цветы, Ты – повелитель смерти, и потому я принесла тебе свое сердце – Это сердце отдано тебе на сожжение. Его невежество и эгоизм да поглотит твое божественное пламя. Чтоб в образе Бхайравы ты смог плясать на неостывшем пепле. Чтобы ты смог плясать, мой Повелитель Шива, среди цветов, И я с тобой станцую.

Воздев руки в жесте, обозначавшем экстаз обожествления тысяч поколений танцующих в молитвенной покорности людей, она затем повернулась и снова удалилась в сумрак храма.

– Shivanayama! – воскликнул кто-то.

Муруган презрительно осклабился, когда рефрен подхватили другие юные голоса:

– Shivanayama, Shivanayama…

Старый жрец начал напевное чтение другого места из священной книги. В самый разгар его речитатива маленькая серая птичка с алой головкой влетела сквозь решетку одного из окон, заметалась в испуге среди приалтарных лампад, а потом, громко и недовольно чирикая от страха, снова стрелой вылетела наружу. Напев продолжался, нарастая ближе к своей кульминации, но закончился тихим шепотом молитвы о покое: «Шанти, шанти, шанти». Мудрый жрец теперь повернулся лицом к алтарю, взял длинную свечу и, одолжив пламя у лампады над головой божества, возжег еще семь ламп, вывешенных в глубокой нише каменного постамента, на котором возвышался танцор. Отразившись от полированных металлических округлостей, свет выявил присутствие еще одной статуи, изображавшей Шиву вместе с Парвати. Главный Йог сидел, и если в двух своих руках он приподнимал вверх символические барабан и пламя, то двумя другими ласкал Богиню Любви с ее изогнутыми ногами и руками, которая в этом вечном бронзовом объятии навсегда прижала его к себе. Старый жрец взмахнул рукой. И на этот раз на свет вышел темнокожий мальчик с рельефно обрисованной мускулатурой. Склонившись, он повесил свою цветочную гирлянду на шею Парвати, а затем, причудливо вывернув эту длинную цепочку из цветов, второй петлей из белых орхидей обвил голову Шивы.

– Каждый в обоих, – произнес он.

– Каждый в обоих, – повторил хор молодых голосов.

Муруган только крупно трясся от злости.