О дивный новый мир. Слепец в Газе [Авторский сборник]

– Я не делаю этого… – ему пришлось ограничиться словами, – …потому что не хочу.

– Потому что ты не осмеливаешься, – воскликнула Мери.

– Осмеливаюсь.

– Нет. – Ее темные глаза сверкнули. Она была в высшей степени довольна собой.

Гудя, но с долей усмешки в низком голосе лорд-канцлер снова попытался отстоять свои позиции.

– Это сокрушительный удар по тебе, – сказал он.

– Готова держать пари, – сказала Мери. – Пять шансов против одного. Если тебе удастся сделать это в течение месяца, я дам тебе пять фунтов.

– Но я говорю тебе, что не хочу.

– Нет, так просто ты не отвертишься. Пари есть пари. Пять фунтов тебе, если ты успешно справишься с задачей за месяц. А если нет, то ты заплатишь мне один фунт.

– Вы слишком щедры, – заметил Гэттик.

– Всего один фунт, – повторила она. – Но я никогда не буду с тобой общаться.

Несколько секунд они смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Энтони сильно побледнел. Сжав губы и наклонив голову, Мери улыбалась. за полузакрытыми веками ее глаза горели злобной усмешкой.

Почему ей нужно было быть такой грубой с ним, размышлял он, такой законченной стервой? Он ненавидел ее, ненавидел еще больше из-за того, что бешено хотел ее, из-за воспоминаний и предвкушения тех удовольствий, из-за ее свободного ума и эрудиции, словом, из-за того, что заставляло его неизбежно делать все, что она хотела. Даже тогда, когда он знал, что это глупо и неверно.

Наблюдая за ним, Мери видела взбунтовавшуюся ненависть у него в глазах, и, когда он наконец опустил их, она разгадала в них знак собственного триумфа.

– Больше никогда, – повторила она. – Никогда совсем.

Дома, когда Энтони вешал шляпу на вешалку в прихожей, отец окликнул его:

– Загляни сюда, сынок.

«Черт!» – выругался про себя Энтони; у него на лице явно отразилась досада, но мистер Бивис был слишком занят, чтобы заметить это, когда Энтони вошел в его кабинет.

– Я тут немного поразвлекся с картой, – сообщил мистер Бивис, сидевший за письменным столом с развернутым листком «Швейцарского артиллерийского обозрения». У него была страсть к картам, страсть, которой он частично был обязан своей любви к прогулкам, частично профессиональному интересу к именам собственным. – Комбаллас, – пробормотал он про себя, не глядя на карту. – Шамоссер. Очаровательно, очаровательно! – Затем, повернувшись к Энтони, сказал: – Чрезвычайно сожалею о том, что твоя совесть не позволяет тебе взять отпуск и отправиться с нами.

Энтони, выдвинувший исследовательскую работу в качестве отговорки для того, чтобы остаться в Англии с Мери, веско кивнул головой.

– Совершенно невозможно читать серьезные книги на большой высоте, – пояснил он.

– Насколько я могу предсказать, – произнес мистер Бивис, снова занявшийся картой, – у нас будут веселые гуляния и восхождения на Дьябелере. И какое восхитительное это название! – добавил он кстати. – Ввысь на Коль-дю-Пийон, например. – Он проследил пальцем извилистый путь дороги. – Видишь?

Энтони нагнулся немного ближе и бегло взглянул.

– Нет, не увидишь, – продолжал мистер Бивис. – Я все закрыл рукой. – Он выпрямился и полез сначала в один карман, потом в другой. – Где же у меня, – сказал он, нахмурившись; затем внезапно самая смелая филологическая шутка пришла ему в голову, и нахмуренные брови сменились лукавой улыбкой. – Где у меня этот маленький пенис? Или, если точнее, крошечный карандашик?…

Реакцией Энтони была только бледная, смущенная мина в ответ на озорное подмигивание отца.

– Pencil, – был вынужден объяснить мистер Бивис. – Penecillus – уменьшительное от peniculus – двойного уменьшительного от penis, что, как ты знаешь, – продолжил он, наконец вынув карандаш из левого внутреннего кармана, – первоначально означало «хвост». А теперь давай снова произведем атаку на Пийон. – И поднеся карандаш к карте, он проследил им зигзагообразные линии. – А когда мы поднимемся на вершину Кол, – говорил он, – то возьмем курс на северо-запад до склона Мон-Форнеттац, и потом…

Это был первый раз, думал Энтони, когда отец в его присутствии заговорил на тему физиологии пола.

Глава 31

6 сентября 1933 г.

– Смерть, – произнес Марк Стейтс. – Это единственное, что мы еще умудрились не опошлить. Не потому, конечно, что у нас не было такого желания. Мы как собаки в Акрополе. Бегаем с наполненными пузырями и только и норовим поднять ножку под каждой статуей. И в большинстве случаев нам это удается. Искусство, религия, героизм, любовь – на всем мы оставили свои визитные карточки. Но смерть – смерть остается недосягаемой. Мы оказались неспособными осквернить эту статую. Пока по крайней мере. Но прогресс все еще идет вперед. – Он растянул рот в неестественной улыбке. – Чем более многообещающие надежды, тем светлее будущее… – Костлявые руки изобразили загребающий жест. – Когда-нибудь какой-то будочный гений, без сомнения, сумеет вскарабкаться и нанести точный и заслуженный удар прямо в лицо этой статуи. Но, к счастью, прогресс еще не зашел так далеко. Смерть пока остается.