О дивный Новый Свет!

Включали их только тогда, когда по вечерам показывали фильмы на «Астрахани». Сара приходила каждый раз; сначала она сидела в зале с открытым ртом, но вскоре привыкла и стала заядлой киноманкой. А еще она уже могла произнести целый ряд фраз по-русски – многие из них, как это ни было бы смешно, пришли в ее лексикон из кинофильмов. Ее любимым выражением стало «надо, Федя, надо!» Команды обоих кораблей были готовы носить ее на руках, и практически любой готов был предложить ей руку и сердце, благо наш Совет разрешил браки с шестнадцати лет (ведь надо же было «плодиться и размножаться»). Но Сара с милой улыбкой давала всем понять, что она готова со всеми дружить, но не более того.

Было на удивление тепло и сухо, но я в самом начале довел до народа информацию о том, что Марк Твен сказал: «самой холодной зимой, которую я когда-либо помню, было лето в Сан-Франциско». Да и зимой, хоть температура практически никогда не падает ниже нуля, весьма промозгло. Поэтому придется рано или поздно строить печи – их мы делаем из обожженной глины, с выходом наверх. Вместо окон пока делаем ставни – стекла нет и, увы, пока не предвидится, а снимать его с кораблей сочли пока нецелесообразным. Впрочем, в электронных книгах из коллекции Леши Иванова есть инструкция по изготовлению стекла. Мы решили, что попробуем заняться этим осенью. Планов, как обычно, громадьё, а вот людей, умеющих все это делать, мало…

По согласованию с Джоном была сделана первоначальная планировка нашей будущей деревни. Места было не очень много, и потому было решено, что, на первых порах, будут построены общежития, чтобы к осени все смогли бы переселиться на берег; на кораблях остались бы только вахтенные. Но первым делом подготавливались площадки для будущих общественных зданий – решили для начала построить церковь побольше, затем клуб и русскую баню с примыкающей к ней купальней. Я еще съязвил, что мы идем по пути мивоков – и у них тоже главное – круглый дом (который, как мы помним, и храм, и клуб) и парилка. Но одно дело – глупые шутки, а другое – навыки подобной работы. Увидев меня в деле, Миша Неделин отослал меня на корабль от греха подальше, присовокупив:

– Займись лучше своей библиотекой. И своим докладом про Россию. А сюда не лезь. Тем более, что та же баня – не только возможность помыться, но еще и шанс научиться делать печи. А тот же клуб – еще и место, где можно будет временно разместить народ, если общежития еще не будут готовы, а корабли придется законсервировать.

И я уселся за свой доклад, а также занялся на пару с Лехой Ивановым систематизацией имеющейся информации. Тем временем, прошла Светлая Седмица, и в первое воскресенье после Пасхи, как только стало можно, Джона и Мэри повенчали на литургии, впервые проведенной в старой церкви – ее успели снабдить занавеской, изображавшей иконостас, алтарем и жертвенником, причем мне пришлось быть шафером. Отпраздновали мы все это на свежем воздухе, и Аля, как обычно, была на высоте – банкет удался на славу.

Доклад мой планировался на четверг, двенадцатого апреля. Но за день до него Леня предложил наконец-то рассказать «людям из девяностых» про те двадцать два года, с лета тысяча девятьсот девяносто первого по лето две тысячи четырнадцатого, которые им не довелось пережить.

Впервые я увидел, как боевые офицеры плакали. Ужасающая бедность, которая лишь усугублялась, несмотря на «реформы»… Богатство, сконцентрированное в руках верхушки. Расстрел «Белого дома» в 1993, хотя, как сказал Леня, «обе стороны были хороши». Война в Чечне, штурм Грозного на Новый год, позорный хасавюртовский мир… Расширение НАТО, бомбежка Югославии, залоговые аукционы, «МММ», ваучеры… И постепенное восстановление государства, начиная с самого конца девяносто девятого – но только после того, как Борис Ельцин, мой кумир, на которого я готов был молиться за то, что он, как мне казалось, дал России свободу, наконец-то произнес сакраментальное «я устал, я ухожу».

А в конце Леня сказал, с грустной улыбкой:

– Теперь про меня лично. Девяностые я провел на Камчатке. Папа не вернулся из очередной командировки в Чечню в девяносто шестом, и меня растила мама, работавшая учительницей в школе в Петропавловске. Хорошо помню, как мы, как манны небесной, ждали баржу с мазутом, чтобы наконец-то у нас на какое-то время появилось тепло и электричество. Как мы с сестрой и с мамой отправлялись за ягодами и грибами к вулканам, и как я ловил камбалу и лососевых, чтобы хоть как-нибудь прокормиться. Как цены все росли, а зарплаты так и оставались на том же уровне. А многие другие не выжили – кто ушел в криминал, где и погиб, кто покончил жизнь самоубийством, кто случайно попал под огонь во время разборки… Впрочем, практически каждый из тех, кто в девяностых жил в России, может рассказать схожие истории.