О дивный тленный мир

Мы перемещаемся на черный кожаный диван в гостиной, где еще больше книг, скульптур, холстов с картинами и различного хлама, накопившегося за годы жизни в среде музыкантов и других людей искусства. На кофейном столике лежит книга о певце Джонни Кэше[30], вдоль стен — застекленные шкафы с различными предметами. Сверху на нас смотрит слепок головы отца, изготовленный, в отличие от маски на могиле, еще при жизни. Рядом — еще одна прижизненная маска, на этот раз Ронни Биггса, который поучаствовал в том ограблении поезда, 36 лет прятался от британской полиции и стал народным символом бунтаря. На нем черные солнечные очки и черная шляпа, как на магазинном манекене. Ник хранит копии своих относительно известных работ, но в этой комнате все маски сняты с живых. И все же что-то тревожащее в них есть. Я чувствую на себе взгляд. «Здесь нет ни единого покойника, — машет Ник рукой. — Я просто попросил гостей у меня задержаться. Но даже маски сводят людей с ума. Даже лица».

Он откидывается на диване и скатывает рукой папиросу. На коленях пристроилась банка с пивом San Miguel. Ему 57 лет, он носит розовую рубаху с расстегнутыми верхними пуговицами и очки с оранжевыми стеклами. Откашлявшись, он признается, что зарабатывает в основном игрой на губной гармошке в группе Alabama 3 — вы их слышали во время начальных титров сериала «Семья Сопрано». Столько курить — это убивать курицу, несущую золотые яйца. «Я просто дурак, — говорит он, облизывая край бумаги. — Я не смогу играть, если испорчу легкие». Голос у него низкий и замогильный, такой может пробиться сквозь гомон бара, сквозь облака никотинового дыма и не потерять силу. Комната быстро наполняется туманом, и ему приходится открыть окно, чтобы я не задохнулась.

«Когда-то посмертные маски были важным делом, потому что считалось, что в них сохраняется сущность умершего. Как в закупоренной бутылке, — рассуждает Ник, выпуская дым из окна. — Люди тогда были анимистами. Греки и римляне верили, что с помощью концентрации, молитв, заклинаний и тому подобных вещей можно вызвать дух человека. Они верили, что статуи могут ожить. Это был дом, вместилище для того, чем на самом деле является божество или человек. Считалось, что можно пригласить их туда вернуться. Мне кажется, в Викторианскую эпоху люди тоже всерьез верили, что похожий на человека предмет может быть неким вместилищем. В той книге, которую вы упомянули, Бенкард красноречиво пишет, что в процессе изготовления частица тайны смерти, кажется, каким-то образом проскальзывает в слепок и именно поэтому возникают такие потусторонние ощущения».

Глядя на лица в книге и на реальные посмертные маски, я и правда чувствую в них своего рода волшебство. Они дают ощутить близость к умершему, не приближаясь к нему, куда сильнее, чем фотографии на сенсорном столе для аутопсии в Манчестере. Это некая форма бессмертия, что-то вроде физического лимба между жизнью и смертью. Человек 400 лет как умер, а ты все еще можешь разглядеть морщинки, расходящиеся веером от глаз, не нуждаясь для этого в посредничестве кисти художника. По словам Ника, посмертная маска может стать тем, на чем сосредоточиваешься для беседы с умершим, веришь ты в загробную жизнь или нет. Он сам разговаривает с папиной маской. Кто-то из его клиентов держит маску в выдвижном ящике, который никогда не открывает, кто-то кладет ее рядом с собой на подушку перед сном.

Он снимает с полок другие свои произведения. Вот огромный черный слепок кисти руки актера Питера О’Тула — это она появлялась в кинокадрах с сигаретой и лежала на плече товарища, когда ее владельца под камеры папарацци выводили из бара в Сохо. Я прикладываю свою руку и чувствую себя лилипутом. О’Тул скончался в 2013 году и по совпадению оказался в похоронном бюро как раз в тот момент, когда туда попал Биггс. Ник позвонил Кейт, дочери актера, которую он знал благодаря работе в ансамбле, и, стоя между двумя покойниками, предложил ей сделать посмертную маску отца. (Годы спустя в интервью Би-би-си Кейт О’Тул шутила, что очутиться в итоге в холодильнике рядом с Биггсом — это «чисто о’туловское»[31].)