О дивный тленный мир

Сейчас Джерри особенно заботят сотрудники тюрем, исполняющие приговоры. Когда он выступает за отмену смертной казни, он борется именно за них, за своих бывших коллег. Об их муках и боли он рассуждает намного красноречивее, и у меня складывается впечатление, что все эти описания травм верны и для него. «Приходится держать в себе разные вещи, а обычному человеку это сложно сделать, — произносит он. — Многие кончают с собой. Кто-то обращается к алкоголю, к наркотикам. Осужденный — его уже нет. Он 20 лет сидел в ожидании казни и психологически уже мертв. Он на все готов, лишь бы с этим покончить. А люди, которые проводят казнь, остаются. Им приходится участвовать в его смерти, и она будет в их душе, пока не умрут они сами, она станет их частью и в итоге сломает их».

И они действительно ломаются. Доу Ховер, заместитель шерифа, был последним палачом штата Нью-Йорк. В отличие от своего предшественника Джозефа Франсела, про которого знала общественность и которому всю карьеру угрожали убийством, его личность держали в тайне. Это тот самый человек, который менял автомобильные номера, прежде чем поехать на казнь в Синг-Синг. В 1990 году в том самом гараже он отравил себя газом. Джон Хэлберт, служивший палачом Нью-Йорка с 1913 по 1926 год, пережил нервный срыв и вышел на пенсию, а через три года застрелился из револьвера 38-го калибра у себя в подвале[93]. Дональда Хокатта, который смешивал химикаты для газовой камеры в Миссисипи, мучали кошмары — в них он раз за разом убивал приговоренного, а два других ждали своей очереди. Он умер от сердечной недостаточности в 55 лет[94].

«От этого невозможно освободиться, — признается Джерри. — Если человек говорит, что на нем это не отражается, с ним что-то не то. Если это не вызывает никаких чувств, с тобой что-то неправильно. Приговоренного больше нет, ему больше не надо потеть. А вот тебе потеть придется, тебе придется дышать, тебе придется думать о том, что ты делал».

Мы встаем и собираемся уходить. Джерри вручает мне коробку с остатками трапезы и настаивает, чтобы я ее взяла. Он не спеша хромает к двери, мы идем за ним, лобстеры смотрят нам вслед. Клинт весь ужин в основном молчал — он обычно не ходит со мной на интервью и не хотел случайно помешать беседе. Но когда я толчком открываю двери в январский холод, он спрашивает о том, может ли приговоренный сейчас выбрать казнь через расстрел. «Ясное дело», — говорит Джерри. Правда, он точно не знает, где именно. Может, в Юте.

«Но подумайте об этом, — добавляет он, стоя с коробкой креветок на излишне ярко освещенной парковке. — Пять ребят. Один боевой патрон[95]. И это будет мучать всю пятерку до конца жизни. Каждый из них будет думать, что именно он был тем самым».

Я натягиваю перчатки, мы машем друг другу на прощание, и я представляю, как расстрельная команда в полном составе натягивает свои перчатки, машет на прощание и каждый думает, что его руки — руки палача.

Джерри скончался от коронавирусной инфекции 13 апреля 2020 года. В некрологах писали, что заболел он из-за вспышки эпидемии в ричмондской баптистской церкви «Седар-стрит», где пел в хоре.

Смертную казнь в Виргинии отменили 25 марта 2021 года, меньше чем через год после смерти Джерри.

Все это не навсегда. Бальзамировщик

Смерть — это не момент, а процесс. Что-то в организме дает сбой, и с распространением этой вести — по мере того как перестает поступать воздух, перестает течь кровь, — система отключается. Разложение тоже не происходит в одночасье. Нет двух трупов, которые разлагаются ровно с той же скоростью, — у всех без исключения бывают вариации. Скорость распада зависит и от средовых, и от индивидуальных факторов — например, температуры в помещении, одежды и содержания жира в организме, — но основные стадии одинаковы. Через несколько минут после смерти кислородное голодание инициирует саморазрушение клеток, и ферменты начинают воздействовать на окружающие их мембраны. Через три-четыре часа падение температуры тела вызывает трупное окоченение, которое распространяется сверху вниз. Белки в мышцах, лишившись источника энергии, замирают, становятся жесткими веки, потом лицо и шея. Спустя 12 часов окоченение охватит все тело: сутки, двое, иногда больше оно будет находиться в той позиции, в которой ему было суждено оказаться[96]. Наконец жесткость отступает в том же порядке, в каком появлялась: веки, лицо, шея. Труп расслабляется, и начинается следующая стадия — гниение.