О дружбе. Эволюция, биология и суперсила главных в жизни связей

Некоторые из этих 793 человек на самом деле являются моими добрыми друзьями, но трое моих самых близких друзей на Фейсбуке не зарегистрированы, а другие не слишком активны. Бóльшая часть из этих 793 человек не являются настоящими друзьями, ибо я редко встречалась с ними лично (а с некоторыми никогда); мы связаны только на Фейсбуке. Интересная вещь, однако, произошла, когда я работала над этой книгой. В это время состоялась наша тридцатая ежегодная встреча с однокашниками по колледжу. Я была сильно взволнована перспективой провести выходные в обществе моих бывших соседей по комнате, таких как Сара, которая вернула мне мишку, а также Леа и Сюзанна, с которыми с недавних пор мы снова стали близки (мы начали общаться еженедельно, и они вместе со мной переживали успехи и неудачи в работе над книгой). Была еще масса других бывших однокашников, со многими из которых я делила кров в общежитиях (в течение только одного года я жила в одной квартире с девятью другими девушками!), и просто добрых друзей. В большинстве они живут далеко от меня, и перспектива провести пару дней в непосредственном общении доставляла мне большое удовольствие. Мы будем пить плохое пиво и танцевать, пока не устанет оркестр, вспоминать былое и радоваться тому, что мы вместе.

Мне, однако, хотелось увидеть и тех своих однокашников, за судьбой которых я следила в Фейсбуке. Мы не были близки и, вероятно, никогда не сблизимся. Часто нас разделяли тысячи миль. Мы все были по горло занятыми людьми. Внутренние круги нашей дружбы заполнены до отказа. Но, поскольку мы были друзьями на Фейсбуке, я кое-что знала об их жизни. Один стал язвительным политическим комментатором, и я часто от души смеялась над его колкими и остроумными замечаниями. Другой недавно пережил разрушительный ураган, опустошивший Пуэрто-Рико. Я знала о детях моих одногруппников, об их работе, об их страсти бегать марафоны. Когда я увидела этих людей живьем, сидящих под тентом с кружками пива в руках, исчезло всякое желание поддерживать светскую болтовню ни о чем; все разговоры были содержательными и осмысленными с самого начала.

– Как я рада видеть вас, – сказала я, и это было чистой правдой.

Глава 8. Рожденные для дружбы?

Возможно, приобретающий стиль дружбы близок мне, потому что меня воспитывали как радушную хозяйку, готовую принимать, угощать и развлекать гостей. Приглашать гостей было любимым занятием моей мамы. Сборища в нашем доме были несуетливыми и неформальными – в последнюю минуту обзванивали знакомых и друзей, узнавая, кто свободен и может зайти; еду в деревне готовили сообща. Главное удовольствие от встречи доставляли друзья, еда и разговоры – чем больше политики, тем лучше.

Потом, когда мне сравнялось девятнадцать, эти сборища переместились в старинную усадьбу Комптон, на восточном побережье Мэриленда. Комптон был необычным местом. Родители снимали дом вместе с несколькими близкими друзьями, но это был не таймшер. Три семьи, жившие в доме, проводили выходные вместе: ходили под парусом, читали книги и гуляли по окрестным полям.

Мы с моим братом Майком были частью этого сообщества, равноправными друзьями, каким стал и Марк, который вначале приехал в Комптон в качестве моего бойфренда и за которого я потом вышла замуж под магнолиями нашего сада.

– Кто будет у нас к обеду? – спрашивала мама, когда точно знала, что мы с Марком приедем на выходные, а потом добавляла: – Что мы приготовим?

Она, я и все, кто был в это время под рукой, принимались листать поваренные книги, а потом бежали в продуктовый магазин и готовили пир, а папа периодически заглядывал в кухню и интересовался, не хочет ли кто-нибудь покататься на лодке. (Когда становилось холодно, он пытался выманить нас в море, соблазняя бутылкой «Южного комфорта» и вермутом, которые он называл «согревающим для экипажа».)

Сейчас у мамы тяжелая деменция, и она уже несколько лет не может ни готовить, ни поддерживать разговор. Но все равно, несмотря на прогрессирование болезни, она нет-нет да и спрашивает: «Кто будет у нас к обеду?» и «Что мы приготовим?»

Гены ее гостеприимства, как мы шутим – смех сквозь слезы! – откажут последними. Ее тяга к общению действительно как будто запрограммирована в ее ДНК.

Несмотря на то, что я истинная дочь своей матери и устраиваю такие же вечеринки – хотя и не так часто, – не существует, конечно, такой вещи, как ген гостеприимства, который бы передался мне вместе с голубыми глазами и ирландским нравом мамы. Но даже если бы такой ген существовал, я никогда бы не ощущала себя потомком поколений радушных хозяек. Можно определенно сказать, что моя мать не училась гостеприимству у своей матери, как посчастливилось мне. Хотя есть семейные истории об экстравагантных днях рождения детей, все это закончилось после того, как моя бабушка Энн умерла от рака, когда маме и ее младшим сестрам было четырнадцать, десять и девять лет соответственно. Дедушка так и не оправился от потрясения, вызванного смертью жены, и никаких вечеринок больше не было.