О душах умерших людей

Оппонентом Веймана по принципиальным вопросам метафизики был «преподаватель мировой мудрости», как он сам называл себя в магистерские годы, И. Кант, работавший в это время в Кенигсберге. В октябре 1759 г. Вейман представил к защите диссертацию «О мире не самом лучшем», выступив в ней с критикой предустановленной гармонии. Кант выпустил антикрузианскую брошюру «Опыт некоторых рассуждений об оптимизме». Вейман принял брошюру на свой счет и выпустил «Ответ на опыт некоторых рассуждений об оптимизме»[22]. Правда, в этой полемике участвовал еще «докритический» Кант, позже желавший уничтожить все экземпляры той брошюры. А. Гулыга полагает, что Болотов, обидевшись за своего учителя, содействовал тому, чтобы Кант не получил кафедру, по поводу которой он, будучи в то время российским подданным, писал прошение императрице Елизавете[23]. В письме 1809 г. к дальнему родственнику Н. С Арцыбашеву Болотов пишет о своем пребывании в Кенигсберге: «… скажу что и мне случилось-таки в свой век побродить по обширным степям метафизики, <…> и спознаться с системами и мыслями славнейших философов последних веков, а великого или прямее сказать бестолкового Канта лично самому видать»[24].

Новый этап в жизни Болотова начался после перевода его в Петербург, где он встретил Г. Г. Орлова, своего кенигсбергского приятеля, с которым он вместе «хаживал танцевать по мещанским свадьбам»[25]. Орлов, вероятно, хотел привлечь Болотова к заговору против Петра III, но тот не отступил от своих жизненных правил. Воспользовавшись возможностями Манифеста о вольности дворянства, Болотов оставляет службу и едет в свое имение Дворяниново Тульской губернии, где отдается захватившей его в юности страсти к познанию мира. Он становится «просвещенным помещиком», создавая идеальную модель жизни и одновременно следуя ей.

Возможность относительно независимого существования после Манифеста о вольности дворянства способствовала возрастанию интереса к социальным технологиям, разработке моделей идеального общественного устройства, а также организации собственной жизни в соответствии с этими идеалами. Литература второй половины XVIII в. изобиловала патриархальными утопиями, описывающими размеренную и счастливую жизнь «благоразумных владельцев» и их благодарных чад. Идеальный образ утопического «хозяина» разрабатывался не только теоретически, но и практически, в реальной жизни. Результатом его исследовательской деятельности становятся тексты статей, книг и записок, а также культурно преобразованное жизненное пространство: хорошо организованное хозяйство и садово-парковый комплекс.

Болотова никогда не занимало абстрактное теоретизирование. Он писал статьи по сельскому хозяйству, когда налаживал и совершенствовал хозяйство в своем имении, по медицине, когда нужно было лечить своих крестьян и близких, по садовой архитектуре, когда создавал «русский сад» в своем имении и имении графа Бобринского в Богородицке[26], стал писать пьесы, когда нужно было пополнить репертуар домашнего театра. Желая приобщить к своему увлечению философией молоденькую жену, он пишет регулярное и систематическое изложение своих взглядов – «Детскую философию» (Ч. 1–2. М., 1776–1779)[27], размышляя о воспитании детей «Путеводитель к истинному счастию, или Опыт нравоучительных и отчасти философских рассуждений…» (Ч. I–III. М., 1784).

«Детская философия, или Нравоучительные разговоры между одною госпожею и ея детьми: Сочиненные для поспешествования истинной пользе молодых людей» написана Болотовым под влиянием популярных философско-педагогических сочинений писательницы Мари Лепренс де Бомон (1711–1780), известной современному читателю, а скорее, зрителю, по неоднократно экранизированной сказке «Красавица и чудовище», по мотивам которой в свое время С. Т. Аксаковым был написан «Аленький цветочек». Лепренс де Бомон разработала особый метод объяснения детям религиозно-философских проблем. Она сочиняла небольшие сценки в виде диалогов между девочками и их наставницами, в которых в форме вопросов и ответов разъяснялись сложные и непонятные вопросы. Действующие лица обычно носят «говорящие» фамилии, которые переводились как Добронравова, Благоразумова, Искреннева, Остроумова, Уединенова, а также Вертопрахова, Неугомонова и т. п.