О еде: строго конфиденциально. Записки из кулинарного подполья

Лежа в постели с шестой или седьмой за утро сигаретой, я гадаю, чем, черт возьми, сегодня заняться. Ах да, у меня эта писанина! Но это же не настоящая работа, правда? В ней есть что-то ненадежное и… бесчестное. Зарабатывать тем, что пишешь! В любых записях есть что-то предательское. Даже холодное перечисление фактов — что мне явно не по силам — это не сами факты. И события при пересказе как-то уменьшаются в размере. Идеальная порция буйабесса, та первая, полная смысла устрица из бухты Аркашон — они теряют в цене, тускнеют в памяти, когда я их описываю. То, что я что-то пропускаю или плохо описываю, как, например, приключения потрясающего Стивена Темпела или день моей жизни — не столь важно. Наше движение во времени и пространстве мельчает в сравнении с отварным мясом в бульоне, пахнущем шафраном, чесноком, рыбьей костью и перно.

Хоть я и провел полжизни, наблюдая за людьми, направляя их, стараясь угадать заранее их настроения, мотивы и поступки, убегая от них, манипулируя ими и поддаваясь манипуляциям, они остаются для меня тайной. С людьми я теряюсь.

А с едой — нет. Я знаю, что вижу, когда смотрю на превосходное филе тунца номер один. Я понимаю, почему миллионы японцев с почти кровожадной ненасытностью страждут его плотной сияющей мякоти. Я не удивляюсь слезам на глазах моего босса при виде идеально исполненного гарнира из кислой капусты. Цвет, вкус, текстура, композиция — и личные воспоминания. Кто знает, какие давние события вызвали в нем это редкостное проявление эмоций. И кому нужно это знать? Я просто знаю, что я вижу. И понимаю. Это вполне понятно.

— La voila! Вот оно! — кричала, случалось, моя тетя Жанна, хромая к поставленному в саду столу для пикника с сельским помидорным салатом, свежим багетом и тем похожим творожистым маслом, которое я полюбил с тех самых пор. И порой я вспоминаю, чувствую хребтом, каким был тот день, как он пах, как звучал: далекое «нии-ну, нии-ну, нии-ну» Черной Мэри, крик петуха в соседском дворе, песок под пальцами ног, вздернувшаяся штанина моих слишком коротких шорт. Чтобы все это вспомнилось, достаточно ломтика красного помидора и крупно нарезанной петрушки. И вот я уже мычу себе под нос «Белый оттенок бледного» или «Эти ботинки сделаны для прогулки» и вспоминаю тот консервированный чеснок на «Куин Мери», как он хрустел на зубах и как я поразился, вдруг поняв, что суп на самом деле холодный.

Я оставил за собой немало разрушений, закрыл чертову уйму ресторанов и не знаю, что случилось с моими первыми хозяевами: снова ли они зарабатывают на жизнь, выдергивая зубы, или все еще гонятся за мечтой, пытаясь удержать от развала новое заведение, остановить наступление новых кредиторов, беспощадную поступь новых рыночных сил, сражаясь с поломанным оборудованием, ненадежными поварами и грозными вкладчиками. Не знаю. Я знаю, что кое для кого из них работал не лучшим образом, хоть и делал все, что мог тогда.

А повара, прошедшие через мои кухни? Куда они ушли, я большей частью знаю, с ними стараюсь поддерживать связь, ведь они могут понадобиться мне снова. Блестящий Димитрий исчез много лет назад — и не отвечает на мои звонки. Не припомню, чтобы я сделал Димитрию что-то плохое — разве что перетащил его в Нью-Йорк. Но я подозреваю, что он боится не устоять перед искушением, если я позвоню со словами: «Привет, Димитрий. Это место как раз для тебя. Будет как в старые добрые времена!» Сколько раз мы видели в кино, как старые взломщики банков собираются, чтобы рискнуть последний раз. Димитрий не так глуп. Не может себе этого позволить.

Мой старый однокашник, Сэм, еще в деле и все так же скачет с места на место. Он очень неплохо зарабатывает, занимаясь обслуживанием банкетов и подрабатывая в нескольких бистро. Он женился на красивой и талантливой кондитерше. Я часто с ним вижусь.

Адам Без Фамилии продержался на работе в ресторане, обслуживающем банкеты на выезде, уже два года и, кажется, преуспевает. Патти Джексон (из интермедии у Пино) работает со мной на одной улице. У нее здоровенный помощник, и я легко представляю, как она обращается к нему: «Вымойте его, смажьте маслом и доставьте ко мне!» Бет, Сучка Гриль, теперь работает на частную клиентуру, кормит по диете Аткинса фанатиков здоровья. Она часто ест в «Ле Аль» и считается у меня на кухне приходящей знаменитостью — особенно после того, как продемонстрировала потрясенной команде несколько приемов карате.

Мануэль, мастер по приготовлению пасты, которого я сманил у Пино и который работал со мной в «Салливане», терпя по ночам звонки Стивена, трахающего подружку, вернулся в Эквадор и получил образование инженера.

В «Ле Аль» все по-старому, те же люди приходят вовремя и каждый день: Фрэнк и Эдди, Карлос и Омар, Исидоро и Анхель, Жерардо, Мигуэль, Артуро, двое Хайме, Рамон и Жанин. Они все еще со мной и, надеюсь, со мной и останутся. Зато мои боссы, прочтя это, выкажут себя истинными покровителями искусств, если не уволят меня на месте.