О единицах художественной речи

В истории отечественной поэтики был период, когда стремление как-то отграничить единицу художественной речи от собственно лингвистических единиц уже проявилось в попытках ненавязчивого терминотворчества. «Символы» В. В. Виноградова не были изолированным явлением. Достаточно вспомнить «поэтическое глоссемосочетание» в работах Л. П. Якубинского[7] или «поэтическую глоссу» у Р. О. Якобсона.[8] Однако и эти обозначения не встретили поддержки и, не получив специальных теоретических обоснований, остались фактами истории, впрочем, сохранив за собой, как кажется, роль потенциальных импульсов для теории художественной речи.

Введение «эмического» и «этического» планов исследования довольно слабо затронуло области стилистики и поэтики в терминологическом отношении. Как будто никто не противопоставлял «стилемику» «стилетике», а прочная традиция в употреблении слов поэма и поэтика (ср. англ. poem, франц. poème, и т. п.) препятствовала и здесь новомодному семантическому словообразованию. Развитие исследований по стилистике в 50‑е годы имело одним из результатов известное разграничение стилей языка и стилей речи, связанное с именем В. В. Виноградова, но не ликвидировало ни понятийного разнобоя, ни теоретических разногласий.

Примерно в эти же годы разными авторами в разных, иногда несравнимых значениях начинает широко применяться термин стилема. У нас его впервые предложил, по-видимому, X. X. Махмудов для обозначения «сознательно и с определенной художественно-композиционной целью использованного речевого средства в художественном творческом контексте», т. е. в качестве единицы художественной речи.[9]

Приведем два других определения «стилемы» из новейших работ по ЛП. Одно — совсем краткое: «Стилема — это языковая единица, имеющая стилистическое значение».[10] Второе — в более широком контексте: «Средства стилистической экспрессии (а эмоционально-эстетическое воздействие оказывает именно она, лексико-грамматические же средства сами по себе, вне эмоциональной интенции, большею часть нейтральны и преимущественно лишь фраза в целом, а часто и лишь целый абзац образуют стилему (стилемой я называю минимальное языковое замкнутое целое, создающее единое законченное эстетико-эмоциональное впечатление. Ударный элемент стилемы, ключ ее, может быть размером от звука до фразы, а сама стилема может нередко растянуться на целую сцену, что характерно, например, для поэтики Достоевского)) — в каждом языке свои».[11]

Любопытно было бы сопоставить со всеми этими определениями использование термина «стилема» в недавней очень спорной книге У. А. Коха.[12] Но ее анализ потребовал бы слишком много места. Отметим только, что Styleme выступает у Коха показателем «степени поэтичности» текста и рассматривается как одна из вершин модельного треугольника, отображающего анализ поэтического текста; две другие вершины образуют Meter и Topic.

Даже из этих применений слова стилема видна его многозначность. По-видимому, нелегко ему будет преодолеть и естественные ассоциации с индивидуальным стилем («идиостилем»), чтобы стать характеристикой художественной речи вообще. Понятно поэтому, что параллельно с попытками придать разумный смысл термину стилема идут поиски самих единиц и «элементарных частиц» художественной речи.

В одной из своих последних работ В. В. Виноградов вновь вернулся к этой проблеме, назвав в качестве основных единиц художественной речи «слово-выражение (в той морфологической форме, которая определяется контекстом литературно-художественного произведения), строку (в стихе) и структуру словесно-художественного целого» и отметив также «соотношения и взаимоотношения этих единиц». Другим путем пошел С. Р. Левин, выделяя «спаривания» (Couplings) — элементарные структуры, свойственные языку поэзии, которые он видит в семантически или фонетически эквивалентных формах, появляющихся в эквивалентных позициях текста.[13—14]