o f2ea2a4db566d77d

В конце концов Борис потерял терпение и всё-таки сел на землю. Но тут же об этом

пожалел. Теперь его преследовало ощущение, что кто-то ползает у него по ногам, между

ягодиц и в промежности. Борис постоянно чесался. Хлестал себя по коже, отгоняя москитов.

Он слишком устал, не мог совладать с нервозностью и мнительностью. Краем сознания

192

понимал, что не стоит доверять собственной чувствительной коже – там, где чудилось

разгуливающее насекомое, могла налипнуть, беспокоя, лишь микроскопическая частица

коры или земли – и, тем не менее, вновь и вновь, сжимая зубы, охлопывал себя, почёсывал,

поглаживал, отряхивал, дёргал головой и конечностями, пытаясь побороть мелких, вредных

призраков. Борис так устал, что ближе к утру лёг на бок и инстинктивно свернулся

калачиком. Нервные ощущения удвоились, и он продолжал дёргаться уже сквозь дрёму.

Такие приступы перемежались обыкновенной дрожью от усиливающегося холода.

В предрассветных сумерках под деревом лежала бледная туша зародыша, липкий

силиконовый кокон, изредка шедший рябью. С веток, из своих укрытий и норок лесные

существа с медитативным спокойствием и безропотностью изучали этот корневой нарост.

Солнце ещё не взошло, как началась морось и уже не стихала до второй половины дня. Так

толком и не поспав, Борис встал до рассвета и в слабом свете огляделся. Лес заполнился

туманом. Недалеко, возможно, протекала река или начинались болота. Подумал – не хотели

ли злодеи, чтобы он утонул здесь, выбрав неверное направление и затянутый топью.

Впрочем, все неприятные мысли и физические ощущения после сна на холодной почве

разогнало и подавило рвотное чувство голода. Борис не помнил, когда в последний раз ел.

Сейчас его желудок скукожился, как будто пытаясь всосать самого себя и вырваться в горло.

Никаких следов на земле или признаков тропинки он не обнаружил. Мог пойти в любую

сторону, но выбором как таковым не располагал. Борис пошёл вперёд. Условно вперёд.

Морось, как ни странно, ложилась на тело нежностью и теплотой. Она прогнала комаров и

даже успокаивала кожное раздражение. Но только временно. Потому что вскоре Борис опять

начал брезгливо чесаться, размазывая по себе воду, пот и грязь – эта смесь щипала и

покалывала, особенно в тех местах, которые он исцарапал ночью.

Первые часы пути он пережёвывал мысли о грабителях, о сучности Габи, о жестокости их

шутки. Продолжал возмущаться, что с ним так обошлись, выдумывал, тешил себя

способами, как наказать обидчиков. Но затем что-то странное стало незаметно происходить с

его сознанием.

Раньше Борис всегда входил в лес – с разной степенью осознанности, однако момент

пересечения границы леса каждый раз всё-таки откладывался где-то у него в памяти. И до

сих пор никогда не случалось так, чтобы он сразу оказался в лесу, по сути, вошёл в него

изнутри, как будто границ между пространствами не существовало. Такое необычное

обстоятельство, а также размытость пространства, в котором он очутился – туман,

монотонность картинки, не дешифруемый язык леса, отсутствие в нём ярких свойств, за

которые могло бы зацепиться человеческое сознание в поисках пути к человеческому же –

всё вместе это как будто щелчком отключило в его мозгу сектор, отвечающий за ориентацию

на местности и логические связи.

По мере движения через лес Борис всё меньше о чём-то думал и больше просто

переставлял ноги, стараясь шагать осторожно и не пораниться. Последние яркие мысли, на

которых задержалось его сознание, были связаны с женой. Воспоминания о ней будили

одновременно силу, желание вернуться домой и раскаяние, связанное с изменой. Он даже

подумал, не наказывает ли его таким образом Бог, но до того, чтобы обращаться к нему с

молитвой о помощи и прощении, ещё не дошёл. Притупившиеся за годы чувства к жене

обрели вдруг новые краски, он готов был с юным запалом признаваться ей в любви,

добиваться расположения. Пыл, родившийся в нём столь же неожиданно, как и мысль о

высшей силе, потому что ни в какого бога Борис на самом деле не верил.

Привалы по дороге отдыха не приносил – так только усиливались рези в желудке.

Однажды он даже лёг животом на траву. Удалось ненадолго вздремнуть. Человеческое

жильё не показывалось, на дороги и тропинки он не набредал. Борис понял, что выбрал

неправильное направление. Пытался вернуться назад, но не узнал местности. После шести

часов безрезультатных брожений, когда он уже не понимал, зачем и куда идёт, и всё

настойчивее лезли в голову подозрения, что он попросту ходит кругами, Борис вдруг краем

глаза заметил яркое пятно.

193

Шагах в десяти от него стояла лиса. Неподвижно. Маленькая. Она смотрела на человека