О.Генри: Две жизни Уильяма Сидни Портера

Инициатором нового дела, как всегда, выступила бабка — «матушка Портер». Это она убедила дочь открыть школу. Конечно, мотивировало ее не столько плачевное положение с образованием в городе, сколько необходимость пополнения семейного бюджета. Она отчаялась вернуть сына на «путь истинный», а надо было на что-то жить: одним огородом не прокормишься, пансионеры доставляли больше хлопот, чем приносили денег. И тогда она вспомнила об образованной дочери, о ее дипломе, дававшем право заниматься педагогической деятельностью.

Детей поначалу было немного — меньше десятка, в основном соседские мальчишки. Занимались на первом этаже, в самой большой комнате дома — в гостиной. Сыграли ли в том свою роль педагогические способности мисс Лины, или плачевная ситуация с образованием в городе, но уже через год после начала занятий учеников набралось столько, что гостиная стала мала для занятий, и пришлось возводить специальную пристройку для школы с большой классной комнатой. С осени 1869 года занятия стали проводить там. Тогда же в школу пошел и Билл Портер.

Что же собой представляло это учебное заведение? Как и чему учила мисс Лина? Автор первой биографии писателя А. Смит сам учился в этой школе и рассказал о ней.

Прежде всего, частная инициатива мисс Лины лишь отдаленно напоминала то, что понимает под «школой» наш современник и соотечественник. Не было старших и младших классов. Класс был всего один, и в нем одновременно занимались примерно от двадцати до сорока детей обоего пола. Возраст учеников варьировался в пределах от шести до шестнадцати лет. Те, кто учились в этом классе, уже умели читать и писать. Кстати, чтению и письму обучала тоже мисс Лина, но с малышами приходилось заниматься отдельно. «Подготовишки» учились в самом доме, в гостиной, что прежде была классной комнатой. Случалось и так, что малыши занимались параллельно со старшими. Тогда Эвелине Портер приходилось делить себя между старшими и младшими, но обычно в таких случаях на помощь приходила «матушка Портер». Чему могла научить пожилая леди, бог весть, но дисциплина у нее была железная, малыши вели себя тихо и старшим не мешали.

Насколько можно судить по воспоминаниям тех, кто учился в этой школе, программа ее не отличалась особенной оригинальностью, скорее наоборот. Она включала арифметику (об алгебре и геометрии, а тем более о всяких там синусах и косинусах мисс Лина, скорее всего, и сама не подозревала), чистописание и письмо (писали много диктантов). Ни химии, ни физики, конечно, не было (в женской семинарии таких дисциплин не изучали). Была история (в основном древняя), география (очень бегло и поверхностно). Изрядное место — особенно весной, осенью и летом — занимало природоведение: дети ходили на экскурсии в поле и в леса, путешествовали вдоль берегов озер и рек, собирали гербарии, исследовали повадки зверей и птиц. Учительница любила природу и смогла «заразить» этим своих учеников — об этих походах ее питомцы сохранили добрую память на всю жизнь. В семинарии в годы учебы мисс Портер одной из главных дисциплин было рисование — понятно, что и в ее школе большое место уделялось рисунку. Рисовала она не очень хорошо (во всяком случае, ее племянник Билл Портер делал это куда искуснее), но развитию художественных способностей уделяла много времени.

Главное место в ее педагогической системе принадлежало литературе. Эвелина Портер не просто любила читать. Для многих образованных женщин той эпохи чтение дополняло обыденную, мало- и мелкособытийную жизнь — расцвечивая дополнительными эмоциями, украшая ее. Для мисс Лины, не имевшей собственной семьи, детей, лишенной многих радостей и тревог обычной женской жизни, книги, очевидно, значили очень много, — сублимируя недоступные ей эмоциональные переживания. Вполне симптоматично в этом плане замечание одного из современников, видимо, хорошо ее знавшего: «Она любила книги так же, как любила цветы, — просто потому, что ее натура нуждалась в них. Проза и поэзия были для нее средством расширения представлений о мире: не источником фактов о жизни, — они обогащали ее внутреннюю жизнь. Она не измеряла литературу жизнью, но реальную жизнь мерила литературой» [35].