О геополитике. Работы разных лет

Чем больше физическая океанография с ее превосходными картами[195] находит подходящие, полезные для политики, культуры и экономики названия и нормы при пограничном разделении частей моря и частей океанских пространств, Срединных, Окраинных и Внутренних морей, тем надежнее становится ее непрерывное воздействие. Мотив морского обрамления как один из ведущих в политической географии, прежде всего по отношению к Внутренним и Срединным морям, а также, например, к Индийскому океану, разработал Дикс[196].

Его применение предусматривает распространение пограничного инстинкта и на моря, и на части морей, подобно тому как этот инстинкт активно проявлялся в Венеции в отношении Адриатики, как его развила Англия в отношении окружающих ее пяти и семи морей, в отношении канала[197] (пяти портов) и позднее Океании[198], а также всегда доказывала Япония сначала в отношении Внутреннего моря, позже – Японского моря, наконец, вос-точноазиатского прибрежного морского коридора. Такой инстинкт отсутствует, к сожалению, у северогерманцев, несмотря на всевозможные толки о «dominium maris baltici»[199]. Так, Балтийское море было временами датскими, шведскими, немецкими прибрежными водами и в какой-то момент ясновидения все прибрежные государства присоединились к конвенции Балтийского моря[200], которая открывала широкую перспективу. Однако она осталась сугубо преходящим инстинктивным действием, не имевшим плодотворного политического влияния[201].

Вопрос об ответственности народа прибрежного государства за свой береговой шельф играет в данном случае большую роль. Как, например, могли Китай и Индия позволить, чтобы обязанность научного и технического наблюдения за своим составляющим свыше 7000 км прибрежным шельфом у них отняли; напротив, как осмотрительно поступила Норвегия (Нансен)[202], сохранив ее! Соответствующая этой пограничной работе задача заключается в постоянном внимании к воздействию береговой границы как внутреннего стража. Примерно так ее рассматривал и картографически определил Лангханс в своей работе «Die wirtschaftlichen Beziehungen der deutschen Kusten zum Meere» («Экономические отношения германского побережья к морю»), или П. Леманн в своей работе «Die deutsche Nordseekuste als Grenzwehr» («Германское побережье Северного моря как граница обороны»)[203], или позже Эрих Обет в описании Фландрии в качестве звена береговой границы в своей примечательной работе «England, Europa und die Welt» («Англия, Европа и мир»)[204].

Как при обсуждении целых океанов, Срединных морей, крупных морских пространств, может, естественно, детально выстраиваться и размышление о различиях между морскими проливами и перешейками на суше, о каналах, зонах каналов, закрытых морях и частях моря («mare clausum»), прежде всего связанный в научном отношении с точкой зрения океанографии вопрос о частях территорий, территориальных водах. Это обсуждение, возникшее отчасти из практических требований с точки зрения международного права, разумеется, снимая покров, раскрывает большую международноправовую ненадежность отдельных частей водного пространства. Именно геополитический способ рассмотрения мог бы обеспечить в данном случае благоприятную ясность, а для бесправных был бы – проницательно используемый на трибуне человечества [т. е. в Лиге Наций] постепенно формирующимся мировым общественным мнением – очень полезен в противовес старым привилегиям морского разбоя. Не случайно первый призыв к «свободному морю»[205][206]и иному морскому правопорядку, определяемому не превосходством силы и более мощными пушками, исходил от Нидерландов, т. е. от небольшого прибрежного государства, которое в своей системе каналов, дамб, в своем Het Y и Хелдере[207] назвало собственными закрытые части моря, а также попыталось создать такие за океаном – Зондские острова (Sundareich)[208] (рейсы Нидерландов через Японию!).

В Японии португальцы[209], голландцы, а также испанцы нашли, разумеется, идеал бесспорно отграниченного Внутреннего моря – Японское внутреннее море, ту несравненную школу мореплавания и рыболовства, которая стала исходной всех дальнейших попыток морской экспансии Японской империи. Морская экспансия и господство над морем, хотя бы над частью пространства, всегда были весьма соблазнительной целью для устремленных вдаль морских и живущих на побережье народов, не потерявшей своей привлекательности вплоть до настоящего времени. Русских и североамериканцев эта цель прельстила морем Беринга, британцев и североамериканцев – североамериканскими полярными водами. Советы утвердили в Белом море то, что царская Россия поначалу пыталась получить в Черном море, где некогда, сменяя друг друга, мечтали о господстве над Понтом эллины, генуэзцы, турки. Со времени распада недолговечного Афино-Делосского морского союза[210] Эгейское море снова и снова заманивало для новых заходов в порты[211].