О героях и могилах

Такое чувство, однако, – не мог не думать Мартин – противоречиво по самой сути: ведь если он хочет уберечь счастье этого дня, так лишь ради самого счастья, ради того, что для него является счастьем – то есть быть с нею, а не просто сидеть рядом. Более того, быть в ней, проникнуть в каждую ее клеточку, в ее душу, ее чувства, ее мысли; быть внутри ее кожи, ее тела, прильнуть к этой желанной и возлюбленной плоти, вобрать ее в себя – и причастие, и простая, безмолвная, грустная близость. Так что охранять чистоту этого дня, не разговаривая, не пытаясь проникнуть в нее, было легко, но настолько нелепо и бессмысленно, что лучше было бы вообще отказаться от этой встречи, – столь же легко и неразумно было бы оберегать чистоту воды с условием, чтобы человеку, умирающему от жажды, не разрешали ее пить.

– Пойдем к тебе, Алехандра, – сказал он.

Она серьезно посмотрела на него и сказала, что лучше пойти в кино.

Мартин вытащил свой перочинный ножик.

– Ну, не будь таким, Мартин. Мне нехорошо, я чувствую себя очень неважно.

– У тебя цветущий вид, – ответил Мартин, раскрывая ножик.

– Говорю тебе, я опять больна.

– Сама виновата, – с некоторой злостью заметил юноша. – Ты себя не бережешь. Вот только что я видел, как ты ела то, что тебе нельзя. Кроме того, злоупотребляешь спиртным.

Он умолк и принялся ковырять ножиком скамью.

– Ну, не дуйся же.

Но так как он упорно не поднимал голову, она встала.

– Мартин, мы же обещали друг другу провести этот день мирно.

Мартин что-то проворчал.

– Ну ясно, – продолжала она, – теперь, если день не удастся, ты будешь считать, что виноват не ты. Так ведь?

Мартин не ответил – чего уж тут говорить. Алехандра тоже молчала. Вдруг Мартин услышал:

– Ладно, будь по-твоему, идем ко мне.

Но Мартин не отозвался. Она, уже стоя, взяла его за руку и спросила:

– Чем ты теперь недоволен?

– Да ничем. Ты будто жертву приносишь.

– Не глупи. Пошли.

Они зашагали вверх по улице Бельграно. Мартин оживился и внезапно воскликнул почти с восторгом:

– Пойдем в кино!

– Оставь глупости.

– Нет, пойдем, я не хочу, чтобы ты пропустила этот фильм. Ты так его ждала.

– Посмотрим в другой раз.

– Ты вправду не хочешь?

Согласись она пойти в кино, Мартин впал бы в самую черную меланхолию.

– Нет, не хочу.

Мартин почувствовал, что радость вновь хлынула в его душу, как воды горной реки, когда тают льды. Он шагал решительным шагом, ведя Алехандру под руку. На разводном мосту они увидели занятое такси, направлявшееся к реке. На всякий случай помахали водителю, показывая, чтобы он, когда будет возвращаться в город, прихватил их. Таксист кивнул, соглашаясь. Да, то был день счастливого расположения звезд.

Остановясь, они облокотились на перила моста. Вдали, на юге, в спускавшемся вечернем тумане темнели силуэты пароходов-паромов Боки.

Такси вернулось, взяло их.

Пока Алехандра готовила кофе, Мартин, порывшись в пластинках, нашел одну, недавно купленную Алехандрой: «Trying» [62]. И когда хриплый голос Эллы Фицджеральд запел:

I'm trying to forget you, but try as I may,
You're still my every thought every day [63]

…,

он увидел, что Алехандра, с чашечкой в руке, застыла.

– Потрясающе! – вырвалось у нее. – Knocking, knocking at your door [64]…

Мартин молча наблюдал за ней, с печалью думая о призраках, которые часто мерещились ему за некоторыми фразами Алехандры.