О гномах и сиротке Марысе

Мария Конопницкая О гномах и сиротке Марысе

Правда это или байка —
Так суди иль по-иному,
Верь, не верь, а все ж узнай-ка:
Есть народец малый – гномы.

Как ему не подивиться!

Невелик росточком вышел —
Войско в тыкве уместится:
Каждый семечка повыше.

Где ж они? А на пригорке,

И под камнем, и в чулане,
В каждой ямке, в каждой норке —
Вот спроси у старой няни!

И в запечке, и под печкой,

В узкой щелке половицы —
Уж найдет себе местечко,
Всюду может примоститься!

Глядь – готовит за кухарку,

Сахарку слизнул немножко,
Со сковородки стянет шкварку,
Под столом подымет крошку…

Щелкнул кнут в конюшне глухо —

Знать, коню сплетает гриву…
Шепчет сказку детям в ухо…
Ну и чудо! Ну и диво!

Знают выходы и входы,

Все увертки, все уловки!
Нет проворнее народа —
Ну и прытки, ну и ловки!

Так суди иль по-иному,

Верь, не верь, вини в обмане —
Только есть на свете гномы!
Вот спроси у старой няни!

Глава первая Как придворный летописец короля Светлячка узнавал, когда придет весна

I

Зима была такая долгая и студеная, что его величество Светлячок, король гномов, примерз к своему трону. С его седой бороды, посеребренной инеем, свисали сосульки, обледенелые брови сердито и грозно топорщились. Замерзшие капли росы жемчужинами сверкали на короне, а пар от дыхания изморозью оседал на ледяных стенках Грота. Королевские подданные, проворные гномики, надвинули на самый нос свои длинные колпачки и плотно закутались в красные плащи. А некоторые сделали себе шубы и кафтаны из бурого и зеленого мха, собранного в лесу еще осенью, из трута, шишек, беличьего пуха и перышек, что обронили птички, улетая за синее море. Но королю не годится одеваться, как попало. Он и зимой и летом носил пурпурную мантию. С незапамятных времен служила она королям гномов и уже порядком поистерлась и прохудилась – ветер продувал ее насквозь. Но, будь эта мантия даже новой, она ничуть бы не грела – сотканная из паутинок, которые весной протягивают по пашне красные паучки, она была не толще макового лепестка.

Вот и дрожал королишка в своей мантии, зуб на зуб не попадал, и все дышал на руки: они до того окоченели, что еле удерживали скипетр. В ледяном дворце огня ведь не разведешь. А не то и пол и стены потрескаются. Оставалось согреваться сиянием золота и серебра, лучистым пламенем брильянтов, крупных, с яйцо жаворонка, переливами солнца в хрустальных стенах тронного зала да сверканием длинных мечей, которыми размахивали храбрые гномы, чтобы удаль свою показать, а заодно и разогреться. Но тепла от всего этого было мало, и бедный старый король только лязгал немногими уцелевшими зубами, с нетерпением поджидая весны.

– Сморчок, мой верный слуга! – позвал он одного из придворных. – Выгляни-ка наружу, не идет ли весна?

Но Сморчок ответил смиренно:

– Государь мой и повелитель! Не время мне вылезать из-под земли, пока не зазеленела крапива под плетнями. А до той поры еще далеко!

Кивнул король головой и подозвал другого придворного:

– Синичка, может, ты выглянешь?

Но Синичке тоже неохота было нос высовывать.

– Государь мой и повелитель! – ответил он. – Мое время придет, когда защебечет трясогузка. А до той поры еще далеко! Помолчал король; но, видно, холод пробирал его не на шутку, и он опять сказал:

– Букашка, мой верный слуга, хоть ты выгляни!

Но и Букашке не хотелось вылезать на мороз.

– Государь наш и повелитель! – с поклоном ответил он. – Мое время придет, когда мушка проснется под прошлогодним листом. А до той поры еще далеко!

Опустил король бороду на грудь и вздохнул, да так тяжко, что в Гроте поднялась метель, и ничего не стало видно.

Прошла неделя, прошла другая, и вот в одно прекрасное утро сделалось светло-светло. Закапало с сосулек на королевской бороде, подтаял снег на королевских волосах, расправились смерзшиеся брови, и по усам, словно слезинки, покатились капли.

На стенах тоже начал таять иней, а лед трескался с таким грохотом, будто Висла вскрывалась. Стало так сыро, что король и все придворные принялись оглушительно чихать – словно пушки запалили. И то сказать – носы у гномов знатные!