О годах забывая

Перекошенное, темно-сизое, чужое лицо Атахана, его судороги напомнили Кулиеву о былом. Отчетливо всплыло в памяти, как они с местным следопытом шли по следу диверсанта около Кара-Кала… Ранней весной яд переполнял змей, которыми кишели те места… И все сначала ничего не поняли, когда крепкий, быстроногий, живой как ртуть следопыт качнулся вдруг в сторону с кабаньей тропы, застонал, сел тяжко и откинул полу халата. Пот струями лил из-под высокой шапки — тельпека. Следопыт выхватил из ножен кривой нож и вырезал у себя кусок икры правой ноги. Все кинулись к нему. «Змея. Гюрза. Место, где кусал, резать надо…» И выжил… Но ведь это мгновенно, не теряя ни минуты. А тут?

Опять хрип или стон донесся до них. Девочка схватила Кулиева за рукав полувоенного френча.

— Он умрет? Умрет?

— Нет, нет. Там и мама твоя, и доктор, и Гюльчара, — стараясь быть бодрее, уверял Кулиев… «А может, пронесет, — думал он. — Атахан везучий. Однажды, когда опасность погибнуть была так велика, — он устоял. Это произошло во время землетрясения. Атахан Байрамов стоял на посту у знамени погранотряда. Ночью, предчувствуя катастрофу, закричали птицы, ишаки. Из домов кинулись кошки, собаки. Рвались с коновязи лошади, люди покидали дома и казармы. А Атахан у знамени стоял. Не ушел с поста. Тряхнуло! Как игрушечный, треснул потолок, и расступилась стена, кровля рухнула. Крики, стоны, паника!.. А Атахан у знамени стоял. Тряхнуло еще и еще! Люди гибли. Потолок обвалился, кособокая каменная глыба согнула штабной сейф, который находился в двух шагах от знамени. А Атахан у знамени стоял… Но сейчас?..»

— А вчера дедушка умер, — всхлипнула Юлька.

Дверь приемной распахнулась. В развевающемся халате, никого не видя, выбежала Наташа, метнулась к шкафу, выхватила инструменты — и обратно.

Стараясь не оборачиваться и не слышать ничего, но жадно ловя каждый звук, Кулиев увел Юльку в комнату Наташи. Вернулся в свою палату и Федор Николаевич.

— Ну как? — встретили его все одним вопросом.

— Ведь с нашего промысла… Такой парень!.. Со мной однажды последним глотком воды в пустыне поделился, а сам чуть концы не отдал. Такой парень!.. Ах, Атахан, Атахан!..

— Ну, жив он? Не выживет? — подступили к нему больные.

— Надо жгутом перевязать руку! Перевязали? — спросила бледная девушка, зябко кутаясь в халат.

— Я сказал Наталье Ильиничне. Она ответила, что бесполезно: это не задерживает рассасывание яда. Я предложил было дать ему водки, вернее, спирта! Но и это, говорит Наталья Ильинична, расширит сосуды, ускорит кровообращение и всасывание яда!

— Паутину, паутину или землицы комочек холодной приложить, — вмешался дед, — или раскаленной железякой на это место.

— Эх, дед! — с горечью сказал Федор Николаевич. — Тебя бы туда в консультанты. Ты хоть знаешь, о чем речь-то?

— Паутинки или землицы… Надысь… внучок руку порезал, так я живо!

— Змея укусила человека, змея, понимаешь, дедушка? — объяснила бледная девушка. — Змея!

— Своя, конечно, своя кровь дорога. Хоть и внучок, а все своя.

Дед упорно прикладывал ладонь к уху, вникая в разговор. Все говорили полушепотом, а дед согласно кивал головой, думая о внуке.

— Наталья Ильинична говорит, что, наверное, придется переливание крови делать, — сказал Федор Николаевич. Услышав знакомые, торопливо шаркающие шаги, он выглянул в коридор и увидел Гюльчару?

— Ну что?

Она отмахнулась, схватившись за голову.

В комнате Наташи на руках Кулиева, обняв куклу, заснула Юлька. Она всхлипывала во сне. Кулиев боялся пошевельнуться, чтобы не потревожить ее сон. Чего-чего, а баюкать он умел. И когда в ауле рос — в семье было шестеро младших, — и когда своя семья появилась — сын и двое дочерей. Сын-то в армии, танкист, не захотел, упрямец, пойти по отцовской пограничной тропе. Вот и утюжит на тяжелом танке Каракумы. И, главное, доволен…

Он вдруг ясно вспомнил один случай, который произошел с Атаханом в ту холодную зиму, когда он и Атахан в горах преследовали нарушителя. Мороз, ветер, сбивающий с ног, покрытая инеем овчарка, смуглое лицо Атахана, его огромные черные глаза… Они бегут с собакой за нарушителем, карабкаются в гору. Нарушитель увеличивает разрыв, и Атахан сбрасывает тулуп. Новая горная тропа, поворот… Нарушитель стреляет. Пуля пробивает воротник шинели Атахана. Он все еще не спускает собаку с поводка, хотя овчарка так и рвется. Вот он сбросил шинель, Атахан бежит без валенок, обмотки вмерзают в снег, а на нем глубокие кровавые следы его босых ног… Наконец он спускает собаку с поводка. Диверсант стреляет, и собака откатывается в сторону. Босой, с одним автоматом, Атахан все-таки настигает нарушителя, заставляет бросить оружие, связывает задержанного и ведет на заставу…

Кулиеву верится: как тот диверсант, так и смерть промахнется на этот раз.

С невозмутимым видом в комнату медленно вошел доктор.

— Ну, Тахир Ахмедович? — прошептал Кулиев.

— Если бы не Иванова, все давно было бы кончено… И Гюльчара…

Оба разом обернулись, когда Гюльчара крикнула из-за двери:

— Доктор!

И Тахир Ахмедович бросился к больному.