О головах

Я тихонько выбираюсь в переднюю. Прислушиваюсь. Музыка, правда, играет очень громко, но все же лучше быть осторожным. Сбегаю вниз по лестнице. Перед нашим домом есть телефонная будка.

4…0…0…3 и 6…

Лишь после восьмого гудка на том конце снимают трубку.

— Алло? Это кто так поздно? — спрашивает суровый голос.

— Извините! Вас беспокоит Свен Вооре…

— Товарищ Вооре? Ага. Что у вас за беда? — спрашивают меня уже любезнее.

— Простите, что я так поздно… Но у меня в самом деле беда. Знаете, Айн Саарма показал мне сегодня эскиз своего проекта и… мне тяжело это говорить, но, по-моему, он никуда не годится! Говорю вам как есть. Я сказал ему об этом достаточно ясно, но он и знать ничего не хочет. Говорит, что времена изменились…

— Как вы сказали? Времена изменились? Приятно было слышать, что голос Магнуса зазвучал совсем на других регистрах.

— Что же у него там … на эскизе?

— На эскизе всего-навсего две руки, и больше ничего. Две скорбные руки, выдирающиеся из земли. Может, такой монумент и был бы вполне уместен на могиле какого-нибудь сюрреалиста, это пожалуйста, но… но я совершенно неспособен понять, что могут символизировать эти пассивные, покорные руки на могиле наших павших героев. На могиле тех, кто боролся до последней капли крови. Я понимаю, если бы эти руки держали хотя бы винтовку или ребенка, или звезду… Но в своем теперешнем виде — это какой-то примитивный пацифизм. Во всяком случае, с моей точки зрения … Мы чуть не поссорились с Айном, но… надо бы, чтобы вы сами взглянули на эскиз. Ведь я могу и ошибиться. Вот именно, кто-то из нас двоих — или он, или я — должен быть неправ. Эскиз сейчас у меня. Может быть, разрешите зайти к вам с эскизом? Мне в самом деле нужен совет…

— А где сам Саарма?

— Он… Он пошел в клуб. Отметить… Но Ева Саарма как раз у меня… Не хотите ли вы сами зайти ко мне? Пожалуй, будет даже правильнее сперва обсудить эскиз при Еве? Айн такой упрямый и самоуверенный, — продолжал я жалостливо импровизировать.

— Меня ждет одна работа, хотелось тут немного поразмышлять. Портрет передовика. Замечательный молодой скотовод, работник коммунистического труда, — разъяснили мне со снисхождением босса. — Хотелось дать его посвежее, под новым углом зрения… Но хорошо, я зайду попозже. Скажем, так минут через тридцать — сорок пять. Вам подходит?

— Разумеется, подходит. Буду ждать. Портрет скотовода, значит? Должно быть, страшно интересно? Я просто сгораю от любопытства, не разрешите ли завтра зайти?

Польщенный Магнус Тээ пробурчал что-то одобрительное.

— И знаете, еще одно… — сказал я неуверенным голосом. — Если вы придете, прошу вас, не подавайте вида, что я уже говорил вам об эскизе… Ева Саарма может подумать, будто я… Ну, вы же понимаете: женщина. Зайдите будто невзначай. Или я уж даже не знаю, как будет лучше…

Просьба эта была очень рискованной. Как бы она не навела товарища Принципиала на мысли. Я уже раскаивался. Магнус Тээ примитивен, как репа. Еще неизвестно, что он подумает.

Из трубки послышалось глубокомысленное мычание. Я прислушивался к нему с опаской, но в конце концов мычание было реорганизовано в некое подобие смеха.

— Эх, молодежь, молодежь! Мало у вас гражданской смелости! Шелковые вы перчатки! Ну хорошо, хорошо! Подыграю вам!

Он, видимо, был очень доволен своей сообразительностью.

— Так буду ждать вас.

На том конце повесили трубку.

Минут через тридцать — сорок пять? Да ты нужен сию минуту! Черт его знает, сколько они продлятся, твои сорок пять минут! Я был не на шутку зол. Удастся ли продержать столько Еву? Необходимо, чтобы она услышала оценку Магнуса своими ушами. Если бы только этот инквизитор с душой младенца знал, насколько полезней для его святого дела сидеть сейчас у меня, а не мурыжить шмотки глины! У-у-у!

— Что вы там запропастились на кухне?

— Да так… Поранился консервным ножом… Ерунда!

— Ох уж эти мне творческие натуры! — сказала Ева, и руки ее выразительно застыли. — Айн у меня точно такой же. Бинт у вас есть?

Она забинтовала мне руку. Мы сели. Ева выискивала в крабах розоватое мясо клешней и жадно вонзала в него свои мелкие острые зубы. Она явно решила, что я приходил на кухне в себя после этой отчаянной фразы — «тогда я не смогу смотреть вам в глаза». Ведь это же было застенчивым полупризнанием, и она, видно, не ждала от меня такой застенчивости. Ева опять обрела все свое спокойствие. А мне-таки надо было прийти в себя! И я начал:

— Знаете, мне на кухне пришла в голову гениальная идея. Конечно, особых надежд возлагать на нее не стоит, но терять нам, по-моему, нечего. Так мне во всяком случае кажется. Я подумал, что было бы, пожалуй, очень хитро с нашей стороны показать наброски Айна в первую очередь… — я поднялся, снял со шкафа фарфоровую фигурку и начал подкидывать ее на ладони, — как вы думаете, кому? Его высочеству Магнусу Тээ! А?

— Зачем? Не слишком ли это рискованно? — Взгляд Евы остановился на фарфоровой фигурке, делавшей сальто.