О голубка моя

Тая открыла – в домашнем платье вишневого цвета, волосы забраны сзади в хвост. Бледное гладкое личико без грамма косметики… Она выглядела много моложе своих лет. Выглядела почти девочкой. Смешной и испуганной.

– Ты? – ахнула она.

– Да. – Егор, не дожидаясь приглашения, аккуратно отставил Таю назад, зашел внутрь, захлопнул за собой дверь. Огляделся – чистенько, скромненько, светло, дешевая мебель из «Икеи». – Тая, милая, прости.

– За что? Да ты проходи… – Она отступила назад, в комнату.

– Я о статье. Я еще не говорил с Лизой, но… она дико напортачила, думаю. Даже не знаю, что ею руководило. Так нельзя. Если бы я знал…

Прости.

– Зачем ты ей все рассказал?

– Нет. В том-то и дело, что нет, я ничего ей не рассказывал! Но она умудрилась разузнать все!

– А мне все равно. Это я раньше обижалась, страдала, капризничала… Теперь я понимаю, что нельзя переживать из-за… из-за глупости и бестактности некоторых людей. Подумаешь, кто-то написал мерзкую заметку в Интернете… На заборе тоже пишут – и что, теперь волосы на себе рвать? – пожала Тая плечами, села на диван. Егор расположился напротив, на деревянном стуле с накладным неудобным сиденьем. – Как ты меня нашел?

– Даша сказала.

– Эта Даша… – поморщилась Тая, но продолжать не стала, только рукой махнула.

– А еще она мне сказала, что тогда, после смерти дочери, ты чуть… – Егор не договорил.

– Все уже прошло. То есть ничего не прошло, но я успокоилась. Я нормальный человек, я не собираюсь всю жизнь… сходить с ума. Когда-нибудь… когда-нибудь я снова стану счастливой. Я верю в это.

– А твой… а твой друг что об этом говорит?

– Кто? А, мой друг… Он со мной согласен.

– Где он, кстати, сейчас?

– Работает.

– Понятно.

Они сидели друг напротив друга, молчали.

– Тая…

– Да?

– Покажи мне фото Лидуси. – Егор произнес имя свой дочери так, как называли ее Тая и Дарья. «Лидуся», – зачем-то мысленно повторил он.

Секунду Тая сидела неподвижно, затем кивнула, поднялась.

– Есть фото в альбоме… Но, знаешь, есть и видеозапись. У Никиты был день рождения, и мы с Лидусей приехали к ним. Помнишь Никиту?

– А, твой племянник… Подросток.

– Какой подросток, ему сейчас двадцать четыре года, он уже женат! Но на том видео – да, еще мальчишка…

– Если тебе не трудно, покажи. Или хочешь, отдай мне запись, я потом ее посмотрю.

– Да все в порядке, – хмуро произнесла Тая. – Я не запла́чу. Я научилась держать себя в руках.

Она включила телевизор, нашла диск с записью.

…Все зелено-голубое на экране, какие-то пятна, шум. Раз – и картинка прояснилась, хотя изображение и плыло.

– Как Лидусик любит братика? Вот как любит! – незнакомый и вместе с тем узнаваемый голос Даши. Вероятно, это Даша вела съемку.

На экране – подросток, юноша. Точно, это же Никита. На руках парня – девочка в розовом платье, со смешными хвостиками на голове, в виде рожек.

«Лидуся», – подумал Егор, и его словно кто-то ударил с размаху в грудь.

Девочка засмеялась и поцеловала парня в щеку.

– Вот как Лидусик любит братика! А где у Никиты носик? Во-от он носик…

– Мам, ты только не спрашивай, где у меня глазки!

– Музыку я включу, – на экране промелькнула Тая.

Заиграла популярная в те годы мелодия. Никита стал танцевать с девочкой на руках. Девочка хохотала, потом стала рваться с рук, вниз. Никита поставил ее на ноги, и девочка принялась танцевать сама. Забавно и неуклюже.

Она была похожа на Таю в этот момент. Что-то такое в ее лице… очень знакомое и милое.

– А глаза мои, – вырвалось у Егора.

– Что?

– Я говорю – у нее мои глаза. У тебя какие-то рыжие, а у меня серые. У нее мои глаза, – произнес Егор, не слыша собственного голоса.

Камера приблизилась к лицу девочки. Пухлые щечки, вздернутый носик и этот взгляд – такой живой, ясный, веселый.

– А как Лидусик любит тетю Дашу? Ну-ка, покажи!

Девочка послушно изобразила воздушный поцелуй – прижала ладошку к губам, затем протянула ее вперед, пока эта маленькая, пухлая, смешная, с короткими растопыренными пальчиками ладонь не заняла почти весь экран.

«Это чудо… Это чудо, это моя дочь», – ошеломленно подумал Егор. Запись закончилась, экран погас.

Тая с окаменевшим, ничего не выражающим лицом сидела неподвижно на диване, смотрела в сторону. Она и правда, как обещала, держала себя в руках, но ее неподвижность пугала больше, чем слезы и истерика.

В этот момент Егор решил для себя, что никогда больше не станет упрекать Таю в том, что она скрыла от него дочь.

Да, первая жена была не права, и она сама об этом знала, но разве от этого Егору должно стать легче? Тая – мать, и она пережила страшную трагедию, и теперь упрекать ее, добивать – просто бесчеловечно. «Милосердие выше справедливости», – вспомнил Егор когда-то услышанную фразу.

– Таечка… – шепотом произнес он. – Таечка, милая. Какая у нас чудесная дочь.

– Была.

– Таечка! – Он поднялся, подошел к дивану, потянул Таю за руки к себе, заставил ее встать и обнял. Крепко, сильно. – Не переживай. Ты ни в чем не виновата. Ты моя хорошая. Ты… – Слова у Егора закончились, он просто обнимал бывшую жену, ласково гладил ее по голове. И только потом понял, что плачет.

– Я виновата.