Впрочем, откуда и сия милость? От природной ли снисходительности греха к своей жертве? Нисколько, а оттого, что губительная сила греха обуздана теперь невидимыми узами милосердия Божественного. Если бы греху попущено было, следуя своей природе, обнаруживать над человеком всю смертоносную силу свою, то грешник и теперь вдруг поражался бы за каждый свой грех, как громом, смертию. Но в таком случае не было бы места покаянию, грешник погибал бы безвозвратно, как погибли духи падшие, убитые грехом вдруг на всю вечность. Посему милосердие Божие, нашед в безднах премудрости своей средство искупить род человеческий от грехов, и след. смерти, изобрело вместе с сим способ, не отнимая у греха смертоносной силы, приостановить ее действие, рассрочить, так сказать, принадлежащий греху оброк смерти, дабы мы, платя его не вдруг, и наученные тяжестью сего оброка, обратились всем существом своим к добродетели и жизни вечной, из нее естественно проистекающей, пользуясь остатком жизни, имели время показать искренность своего обращения и исцелиться, благодатию Божиею, от язв греховных.
По силе сего-то премилосердного помысла о нас, Праотцы наши и по падении своем жили вне рая остатком райской жизни еще несколько сот лет, хотя истинную первобытную жизнь потеряли тотчас по вкушении от плода запрещенного, как то показывает ощущение ими неведомой прежде того наготы, страх от присутствия Божия и покушение скрыться в тени древ райских. Подобно сему и мы, потомки их, не смотря на увеличение, с продолжением времени, грехов в роде человеческом и происходящее оттуда увеличение владычества смерти, продолжает жить остатком той же первобытной жизни еще по несколько десятков лет. Это не греха снисхождение, а следствие милосердия Божия. Посему вместо того, чтобы обольщаться сею мнимою снисходительностью и бессилием греха убивать нас, мы должны дорожить каждою минутою отсрочки и стараться врачевать себя от яда греховного, пока он не соделался неисцельным.
Ибо, посмотрите, как грех и теперь сам по себе, где можно, сразу добивает безжалостно в человеке весь остаток жизни временной. Так напр., не умирают ли и ныне в одну минуту от сильного гнева? Даже некоторые невинные чувства, коль скоро выходят за пределы и след. принимают вид и свойство греха, делаются смертоносными, например, чрезмерная радость и смех! Здесь опять смерть и грех вместе, — и какой грех? можно сказать только тень его, но и та убивает.
Случаев столь разительных не много, но будем ли жалеть, что их не много? Ибо, что было бы с нами, если бы их было много? — Это действие, как заметили мы, милосердия Божия, оставляющего место покаянию для грешника. Впрочем, если другие и не умерщвляют нас каждый раз, подобно гневу, до смерти, то всегда отъемлют часть нашей жизни, так что если бы при конце ее свести верный и точный счет, то оказалось бы, что вся она разобрана по частям грехами и страстями: го погибло от любострастия, другое от зависти, иное от высокомерия, это от скупости и т. д.
В сем отношении опять при всей тьме и беспорядке, производимых грехами в существе нашем, видны неизгладимые следы премудрого и милосердного распоряжения о нас, клонящегося всецело к нашему вразумлению. Ибо присмотритесь к жизни человеческой пристальнее, и вы увидите, что вслед за некоторыми грехами пущены прямо, со всею силою, болезни, им свойственные, дабы страх недуга и страданий умерял, если не истреблял, наклонность ко всем грехам, а от некоторых грехов болезни и разрушение телесное отдалены на значительное расстояние, дабы не связать совершенно нашей свободы и не отнять чрез то всей цены у нашей добродетели. И с какими грехами пущены под руку болезни? С теми именно, к коим особенно наклонна чувственная природа наша, — с грехами сладострастия и похоти. — Кто не содрогнется, смотря на ужасное извращение благолепия телесного, производимого сими грехами! Кто не возблагоговеет в сем случае пред тайным и вместе очевидным распоряжением правосудия небесного!