О грусти этих дней

   И возвышаясь до верхушек стеблей,

   И отливаясь в облике небес,

   Нам всё сулит, сулит покой целебный

   Так и не взятый нами тихий лес.

   * * *

   На чеширских устах

   Ухмылясь и прячась,

   Весь мурлыча, в усах

   И в доверчивых снах,

   Из мудрейших котов,

   Различающих запах,

   К всякой нечисти мне

   Убаюкал ты страх.

   Хэллоуин на дворе,

   В неразрезанных тыквах

   Ни глазниц, ни свечей,

   Это кажется лишь

   Расписной детворе,

   Что к их шуткам привык ты,

   И что любишь детей,

   И преследуешь мышь.

   А на самом-то дне

   Своей сонной природы

   Ты и сам не способен

   Сказать - почему

   Тебя тянет вовне

   Улучшенье породы

   Средь неслыханных ровень

   В чуланную тьму.

   * * *

   Вот бы книжки твои были только о нас,

   Чтобы ты не желала иного блаженства,

   Как, открыв переплёта тугое главенство,

   Обнаружить смеющийся взгляд моих глаз.

   Вот бы думы мои были лишь о тебе,

   Я б не знал источающей яды кручины,

   Не найдя ей ни дна, ни окна, ни причины,

   Оставлял бы я всё, что не ты, бы вовне.

   Вот бы стали мы вместе бродить по векам,

   Обучая ловцов человеков несмелых,

   Что не надо ловить никого, даже белок,

   Просто надо оставить в покое нас нам.

   * * *

   Сиреневые краски бытия,

   В них тонкие мгновенья ожиданья...

   Счастливец я? Могу ль не быть им я!

   "Счастливец!" - шепчут мне мои гаданья.

   Я шёл меж струй, я вновь меж них иду,

   Как меж колонн иль среди стеблей лилий,

   И повторяю музыку в бреду,

   Как рандеву двух параллельных линий.

   Я сочиняю суть своей души,

   Как непослушный ритм граммофона,

   И расставанье шапками кишит,

   Как злобный улей грязного перрона.

   Я средь свечей впиваюсь в темноту

   И мажу ей свои черно-квадраты,

   И разгребаю павшую листву,

   Мой старый двор устлавшую когда-то.

   Я обхожу крамолу фонарей,

   Таюсь от ликов и от их оттений,

   И средь запёртых накрепко дверей

   Ищу свои, уже чужие, сени.

   Моя любовь! Как сладок этот мир

   Забытых дней и сутолки неспешной,

   Как сочлененье ласковых рапир,

   Скрестились ветви нашей грусти грешной!

   Какой простор сулила нам она,

   И, поливая щедро из ушата,

   Нас осыпала златая листва,

   Мой старый двор устлавшая когда-то...

1 сентября 2001 г.

   * * *

   Снег отжил,

   Невольником растаяв

   Своих структур,

   Белея так несчастно...

   Я любил,

   О том едва ли зная,

   Что могу растаять

   Ежечасно.

   Но теперь, когда уже на воле

   Вод весенних

   Вот и слышен гомон,

   Я опять как будто словно болен,

   Я опять к тебе одной прикован.

   Хорошо быть небесным телом

   1

   Хорошо быть небесным телом,

   Можно просто шататься по небу.

   Это всё, что твоя шестерёнка

   Позволяет тебе в продолженьи

   Суеты повседневного вальса.

   Хорошо быть горами на суше,

   Потому что извечная сухость

   Позволяет вкусить непременно

   Обдувание редкого ветра.

   Хорошо быть простором вселенной,

   Потому что отсутствие места

   Не является больше препятствием

   Для удобного расположения

   Гор сухих и прозрачного ветра,

   Тел небесных, каким я являюсь.

   2

   Хорошо быть незрячею флейтой,

   Или просто глухим барабаном,

   Или даже сучком испещрённым,

   Громко треснувшим в знак ожиданья.

   Хорошо быть немеркнущим звуком,

   Волновать водяные пределы,

   Так, без смысла, неясным звучаньем,

   Не словами, а просто волненьем.

   Хорошо быть оттеньем иль цветом,

   Оттеняющим тонкие пальцы

   Розовато-наивной природы,

   Хорошо быть невольным страдальцем,

   Позабыв ненарочные роды,

   Вслед которым явилось сознанье

   И осталось, покуда не отжил.

   3

   Хорошо возникать не из яви,

   Не из тонких стручков наслажденья,

   Не из вязких сложений предмета,

   Сочетающего проявленье

   Разграниченной сути стакана...

   Хорошо умирать постоянно,

   От того превращая явленье,

   Столь недоброе нашему слуху,

   В повседневный процесс наслажденья,

   В повседневную сладкую муку

   Тел небесных и прочих объектов,

   Населяющих нашу поспешность.

   * * *

   Если б ты бы сравнила меня

   С опоздавшей росой или ветром,

   Я б гордился.

   Если б ты бы сравнила уста

   Мои с книгой иль лучше с пророком,

   Я бы прожил счастливую жизнь,

   Был бы мудр, боролся б с пороком,

   Но не дожил б до ста,

   Потому что б разбился

   О глухую решётку рассвета,

   Так летая, касаясь огня!

   Ты ж назвала меня

   Своим плюшевым мишкой

   И этим

   Сохранила во мне

   Всё, что требует сей славный чин,

   Я волную тебя

   Шебуршаньем и ласковым светом,

   Грозным страусом я

   Не летаю по небу один!

   * * *

   Я точным инструментом измерял

   Всё то, что измеренью подлежало,

   Всё то, что можно точно разложить

   В объёме, сумме и угле расхожем.

   И то, что мне казалось непохожим,

   Я всё старался заново прожить,

   И страсть точил, как остриё кинжала,

   И страсть сверкала, словно твой кинжал...

   Но я напрасно сумму обнажал

   Своих хлопот и думаний извечных,

   Мой грозный Бог склонил меня решить:

   Что ни на есть - всё к лучшему, а жить

   Вполне возможно и вполне невечно.

   И я, увы, бороться с Ним устал.

   * * *

   Что за теснением прямых,

   Что за пространством червоточин

   Хранится с грозной простотой

   В сокрытых кладовых от глаз?

   Я не был поводырь слепых,

   Ведь я не знал созвездий точно,

   Их ослеплённый пестротой,

   Я сам бродил слепым не раз.

   Я возникал из пустоты

   И уходил туда же точно,

   Откуда теплились мечты

   И где ворочались волхвы,

   И, как положено волхвам,

   Я сам бродил и кровоточил,

   На самом кончике остры

   Любые отголоски фраз.

   Я сочинял себе любовь,

   И сочинял себе расправу,

   И благодарность сочинял,

   И даже вечность предвкусил,

   Но кровь сочилась из меня,

   Напоминая мне приправу,