О грусти этих дней

   Прохожим вечно надо проходить.

   Они бурчат под нос одно и то же

   И, как всегда, всё на один мотив.

   Мои стихи не нравятся калекам,

   Они калечат больше, чем табак.

   Коль хочешь быть здоровым человеком,

   Мои стихи нельзя читать никак.

   Тебе одной пусть служат мои музы,

   Пусть невпопад, тем лучше, тем верней,

   Мы род людской избавим от обузы

   И сохраним здоровие людей.

   Мои стихи не нравятся поэтам!

   Мне, может, стоит поменять язык?

   И поменять вселенную при этом,

   Хоть, впрочем, к этой я уже привык.

   * * *

   Илюше Динесу - поэту средневековья посвящается...

   На серой кожице удобного зверья

   (Я, разумеется, имел в виду пергамент)

   По-детски крупные выводят письмена

   Средневековые потресканные гаммы.

   Я жил по замкам и в каминах жёг стволы,

   Я проводил субботний вечер с менестрелем,

   А по ночам гнул манускриптные углы,

   Закладки делая, чтоб почитать в постели.

   Из бестиариев ^*я комнатных зверьков

   Всё разводил, кормя их сеном, то и дело

   Единорогов прятал на ночь под полог,

   Чтобы случайно им на рог не села

   Обильным задом грузная зима,

   Когда в снегах костры, а дома скверно,

   Когда к обедне уж свеча нужна,

   Да и к заутрене нужна, наверно.

   В драконов верить я не стал, увы,

   Хотя они снижали урожаи,

   Волхвов не жёг я на коcтрах, волхвы

   Меня за это очень уважали.

   Ты приезжай ко мне на Рождество

   И не смотри, что далеко, попробуй.

   Мы будем мясо есть и пить вино -

   Когда ещё нам ублажать утробу!

   И не смотри на глупый календарь,

   Я знаю, что прошло веков уж восемь.

   Уж лучше Рождество встречать, как встарь,

   Чем провожать теперешнюю осень...

   * * *

   Любовь, это точно, -

   Большая загадка...

   Какие бы вам

   Ни встречались миры,

   То там, а то сям,

   В силу миропорядка,

   Растут своестрочья

   Любовной поры...

   И не в размноженьи,

   Поверьте же, дело,

   И не в целованьи

   Да кой в чём ещё...

   А дело в сложеньи

   Немого напева,

   В самом напеваньи

   И в мысли: "Прощён..."

   * * *

   Как вы не слышали?

   Как не позволили

   Молоточкам по струнам в рояле

   Стучать, летая?

   Летя, набрасываться

   На изветвлённый

   Карниз небес...

   Как вы не знаете,

   Куда заброшены

   Мы с вами,

   Аисты и атеисты?

   И очень простенькие

   Из нас не скисли

   Лишь потому, что

   Процесс скисленья

   Ведь тоже требует

   Какой-то вес...

   * * *

   Искомую науку возвращений

   Я изучал по старым витражам...

   По непрочтённым всхлипам за спиною.

   Я возвращаюсь, позванный тобою,

   Как возвращаются в забытый храм

   Немые тени ласковых прощений.

   И напоследок горько устыдясь

   Тому, что ты звала меня, и снова

   Я должен был карабкаться наверх,

   Где нет циклонов, значит, нет помех

   Для провожанья, праздника и слова,

   Которое есть Бог, коль в нем вместясь,

   Могла застыть озябшая бесслезность

   Тугих созвездий, смотрящих кино

   Из непростых простительных сюжетов,

   Но ты звала, любя меня за это,

   Что я не прожил вспять, как колесо,

   Едва сорвавшись, держится за бездну...

   * * *

   Избавьте Соломона-многожёнца

   От истовой истомы пустяка.

   Мир - очень неустойчивое донце

   Весьма непроходного тупика.

   Мир - очень не застенчивое действо

   Всего, что управляется извне.

   Оставьте чародеям чародейство

   Отдушиной в проветренном окне.

   А может быть, на сумеречной воле

   Забав ища и даже горячась,

   Ту "Лунную сонату", как Бетховен,

   Я отстучу рукой по кирпичам.

   * * *

   Если только писать

   По прозрачному снегу,

   По серебряной вышке

   Бездланного неба,

   По зачищенной ране

   Дождевого вулкана -

   По омытой в фонтане

   Статуе великана...

   Если только писать

   По немыслимым сеймам

   Разнополых ворон

   И расплющенных чаек.

   Если только молиться

   Губами пророков

   И записывать мысли

   На палочках судеб,

   Вот тогда и приходит,

   Что мы называем

   Гениальным твореньем

   Искомого смысла...

   * * *

   Рунических знаков глухое звучанье

   Забытых стихов и заброшенных мыслей.

   На самом краю твоего окончанья,

   На самом краю твоей ласковой выси

   Я тихо дотронусь до кончиков пальцев,

   До самых несмелых твоих ноготочков,

   Ведь именно там начиналось, сознайся,

   Всё то, что останется в нас в многоточьях...

   Всё то, что ни время, ни руки, ни смерти

   Отнять у живущих не в силах, не вправе,

   Всё то, что в дешёвом открытом конверте

   На серой таможне у нас не украли...

   Там то, что мы знаем по стуку мгновений

   И что наполняет межзвёздность пустую,

   Там тихих дыханий твоих дуновенья,

   Там ласковый шёпот моих поцелуев...

   * * *

   По странной аномалии, Руссо, Жан-Жак который,

   Был совсем не русским.

   Хотя его позицию я принял,

   Как стержень в отношеньях с государством,

   И государство тычет мне напрасно...

   Ведь человек рождается свободным,

   И в этом есть какое-то везенье,

   Ведь если б он рождался недотёпой,

   То не было б французских революций

   И я бы до сих пор сидел в России...

   Но человек рождается свободным,

   И в самом древнем из извечных обществ -

   В Семье - не гасят света до рассвета,

   Поскольку принимают снова роды,

   Младенца, что рождается свободным.

   И по законам самосохраненья,

   Отец устало выпивает водки,

   Чтоб подлечить тугие нервы-плётки.

   Но человек рождается свободным,

   И водка здесь, пожалуй, не при чём.

   И то, что мать, томясь в бездонных муках,

   Не знает имени того младенца,

   Неважно. Важно то, что на сегодня,

   До регистрации в районном загсе

   В столе смертей, чего-то там и родов,

   Сей человек пока ещё свободен.

   И возлагает первые заботы

   На тех, кто несвободен стать свободным,