О, юность моя!

— Ну да. Но для контрразведки и он поэт.

— Наконец-то его признали.

Студенты рассмеялись.

Елисей спускался по лестнице в глубокой тревоге… Как бы не схватили Беспрозванного. Впрочем, откуда известно, что он пишет стихи? Его ведь ни разу не напечатали.

Внизу у выхода стояли две женщины — старая и молодая. Они зорко присматривались к студенческой толпе и обе разом обратили внимание на Бредихина.

— Этот подойдет.

Когда Елисей поравнялся с ними, старая окликнула его:

— Молодой человек! Можно вас на минутку?

— К вашим услугам.

— Как вы смотрите на то, чтобы получить легкую, но хорошо оплачиваемую работу?

— Ну, что ж, — улыбнулся Леська. — Деньги всякому нужны.

— Отлично. В таком случае запомните адрес: Архивная, 2, Коновницыны.

— Запомнил. А в чем будут заключаться мои обязанности?

— Архивная, 2, Коновницыны.

— Да, да. Усвоил. А работа, говорю, какая?

— Да никакая! — весело сказала та, что моложе. — Просто беседовать с нашим братом, Антошей. Он тоже студент. Кстати, вы — филолог?

— Нет, юрист.

— Жаль.

— Как угодно.

— Ну хорошо, Зиночка. Пускай юрист. Все-таки студент.

— А о чем беседовать?

— О чем хотите. Он у нас очень разговорчивый.

Елисей взглядывал то на одну, то на другую.

— Душевнобольной?

— Да.

— Простите, но это мне не подойдет: я смертельно боюсь сумасшедших.

— Но он не сумасшедший! — всплеснула руками молодая.

— Он очень умен, начитан. Вам будет с ним интересно.

— Нет, нет. Тысяча извинений, но нет.

Елисей вышел на Пушкинскую. Мимо пролетел блестящий, точно от ливня, экипаж, в котором, заложив ногу на ногу, роскошно возлежала красавица Женя в огромной шляпе и сине-лиловом платье. Она увидела Леську, улыбнулась ему и крикнула:

— Тарарам! (В смысле: «Опять живем»!)

Но Леське вообще сегодня везло на встречи. Прямо на него шел офицер, силуэт которого показался ему знакомым. Шокарев!.. Ей-богу, Шокарев!

— Володя!

— А, Елисей! Видел, как проехала эта шлюха, Женя?

— Да, да. Но почему ты в военной форме? Ты ведь демобилизовался.

— Нет еще. Успею. Мало ли что может быть? Ты слышал: генерал Слащев отогнал красных от Юшуньских позиций. Он получил за это высокое звание: «Слащев-Крымский». Какая романтика! Это возвращает нас ко временам Потемкина-Таврического.

— Так-таки возвращает? — засмеялся Елисей.

— Ах, да. Я и забыл, что ты абсолютно не лирик.

— Володя, а почему ты в Симферополе?

— Не знаю. В Евпатории так жутко! Это же город на отлете, слепая кишка. И вообще там никого нет.

— А кто же у тебя в Симферополе?

— Во-первых, ты, а во-вторых, Театр миниатюр. Кстати, там сегодня Ателье мод демонстрирует одежды. Пойдем? Среди манекенщиц — Муся Волкова.

— Ну что ж. Пойдем.

— Время у нас еще есть. Зашли в «Чашку чая»?

— У меня нет мелочи.

— Ерунда, разменяю, — засмеялся Шокарев.

Было пять часов. Володя заказал чай с красным вином, а Елисей стакан горячего молока.

— А где Иван Семеныч? Тоже здесь?

— Нет, папа в Генуе.

— Опять в Генуе?

— Конечно.

— С Мирэллой?

— С Мирэллой.

— И с пшеницей?

— Само собой.

— А ты как же?

— Теперь он мне уже не доверяет.

— А разве ты снова поступил бы сейчас, как с «Синеусом»?

— По всей вероятности…

— Молодец, Володя. Уважаю. Но почему ты не поехал с отцом в Италию?

— А кто станет следить за имением? Мало ли что может случиться? Генерал Слащев потеснил красных с Юшуньских позиций. Если помнишь, Наполеон даже после Эльбы, больной, надорванный, без войска, сумел прорваться к самому Парижу.

— Неужели ты серьезно ставишь знак равенства между Слащевым и Наполеоном?

— Нет, конечно, но история повторяется.

— Это и Маркс признавал, но он при этом добавлял: «…первый раз она трагедия, а во второй — фарс».

Шокарев засмеялся:

— Пускай фарс, только бы повторилась.

* * *

Ателье мод демонстрировало туалеты на эстраде маленького, но очень уютного театра. Зрительный зал блистал офицерскими и генеральскими погонами. В ложе сидел тот самый полковник из контрразведки, которого Елисей впервые увидел в цирке. Рядом с ним — красавица Женя, и по тому, как рассеянно она играла его перчаткой, стало ясно, что их отношения давно наладились.

— Мадемуазель Наталья Анненкова! — объявил рупор. — Платье и жакет пье-де-паон нежно-голубой шерсти!

На эстраду выпорхнула упитанная блондинка, развязно прошлась туда и обратно, повернулась вокруг своей оси, снова прошлась и под аплодисменты ушла за кулисы.

— Мадемуазель Людмила Залесская! Блё-де-шин. Послеобеденное платье из синего шантунга.

Вышла девушка с челкой, стремительно пронеслась через сцену, пикантно постукивая каблучками, затем вернулась, покружилась и так же быстро исчезла, как и возникла.

Аплодисменты.

— Мадемуазель Мария Волкова! Облегающее вечернее платье из бледно-абрикосового крепдешина.

По сцене плавно заструилась шелком Муся, одухотворенная и прелестная.

Шокарев схватил Елисея за руку:

— До чего хороша!

Зал разразился овацией.

— Это называется: «Розовый ибис»! — зазвучал голос из рупора.

— Это называется «Пир во время чумы»! — ответил ему голос с галерки.

Полковник из контрразведки вскочил и, грозя очами, стал было искать реплику по всем рядам, но Женя, схватив своего кавалера за руку повыше локтя, властно усадила его в кресло.