О, юность моя!

— Хочешь искупаться? — спросил Елисей.

— Не знаю,— ответил Володя.

— Как это на тебя похоже.

— А что хорошего в соляном озере? Больницей пахнет.

— А я тебе озера и не предлагаю. К морю пойдем.

Пошли к морю. Идти было довольно далеко. По дороге говорили о пустяках. Елисей явно думал о чем-то своем и нервно озирал пляж. Особенно зорко всматривался он в рыбацкий баркас, который стоял на якоре недалеко от узенькой деревянной пристани.

— Чем тебе понравился этот баркас?

— Мне показалось, что он тот самый, на котором я когда-то плавал.

— А если даже это он, в чем его прелесть?

— Лирика все-таки.

Они разделись и вошли в воду. Шокарев нырнул, выплыл и тут же вышел на берег, а Елисей доплыл до баркаса, обогнул его, поговорил о чем-то с вахтенным и вернулся к Володе.

— О чем ты говорил с этим матросом?

— Выяснял, не мой ли это баркас.

— Ну и как? Выяснил?

— Да.

— Что же оказалось?

— Не мой.

— Конечно.

Обед прошел великолепно. Был кулеш с гусиным салом и сам гусь, а к нему маринованные помидоры. Делать нечего — пришлось откупорить шокаревскую бутылку.

— «Лякрима Кристи»! — объявил Шокарев.

— Да, вино действительно тонкое,— сказал Матвеев.— С соленьями не проходит.

— У нас все пройдет! — лихо захохотал хозяин и опрокинул в глотку стакан, точно воду в широкогорлую лейку.

Потом Елисей, Володя и Матвеев играли в «очко». Елисей проиграл Матвееву целую пачку николаевских.

— Старик, ты ведь так разоришься,— сказал Шокарев.— Впрочем, я тебе мешать не буду.

Действительно, когда Матвеев шел ва-банк, Шокарев говорил: «Пасс».

Уже стемнело. Леська встал, потянулся всем своим богатырским телом и обратился к Шокареву:

— Володя! Давай покатаемся на твоем автомобиле. Никогда еще не ездил с фарами.

— А без фар ты много ездил?

— Так ведь ты меня не приглашал.

Матвеева посадили рядом с шофером, а Бредихин с Шокаревым расположились на широком заднем сиденье.

— Куда? — спросил шофер.

— По симферопольской дороге,— скомандовал Леська.

Автомобиль покатился по селу, выхватывая из темноты то хату, то обнявшуюся парочку, то звериные огоньки кошки, перебегавшей дорогу.

Леська взял руку Шокарева в свою.

— Какое счастье, что ты у меня,— сказал он.— Ты не представляешь, как я тебе обрадовался! Как Пушкин Пущину.

Шокарев ответил вялым рукопожатием.

Справа на море покачивался фонарь уже невидимого баркаса.

— Остановите! — сказал Матвеев.— Я сойду.

— Вам плохо? — спросил Шокарев.

— Нет. Но вон в той хате живет мой родственник. Пойду к нему. Спасибо, господа, за гостеприимство!

Он большими шагами пошел к морю. Никакой хаты у моря не было.

— Можно вернуться? — спросил Шокарев.

Когда доехали до избы Сизова, Шокарев сказал:

— Ну, кажется, я тебе больше не нужен.

— Ты мне нужен всегда! — пылко ответил Елисей.

— Могучий ты парень, Бредихин, но есть в тебе что-то женское.

— Вот тебе раз!

— Сентиментальность, что ли… Не умею определить.

Шокарев уехал домой.

Под утро кто-то тихонько постучал в окно Леськиной комнаты. Елисей распахнул ставни. Перед ним высился долговязый юноша, такой же небритый, каким был Матвеев. Елисей открыл окошко настежь.

— В чем дело? Что вам нужно?

— Авелла,— сказал юноша.

— Паспорт есть?

— Есть.

— Новый?

— Новый. Евгений Алексеевич Дублицкий.

Леська высунулся по пояс и оглядел улицу — ни души.

— Влезайте в окно.

Юноша влез.

— Побрейтесь, а потом ложитесь спать. Я постелю вам на полу. Раздеваться не надо.

Утром хозяин с удивлением увидел за самоваром молодого человека по имени Евгений.

— Знакомьтесь. Двоюродный брат Шокарева. Приехал сдать мне экзамен: я с ним занимаюсь по истории русской литературы.

— Ну что ж. И такое бывает.

Помолчали.

— Промежду прочим,— снова сказал хозяин,— нынче ночью по селу облава была. Каких-то беглых искали. Бандиты из Евпатории, говорят, сюда драпанули.

— Что же к нам не зашли? — спокойно спросил Леська.

— Заходили было. Да я им сказал, что у нас гостился Владимир Иваныч Шокарев. На собственном автомобиле, мол, приезжал. Все, мол, видели. Ну, и пришлось им дать на пробу стаканчик-другой винца из плетенки, чтобы свидетельство было. Ничего. Понравилось.

Леська засмеялся.

— У нас еще одна осталась. Как бы не вернулись за ней.

— Ну, нет. Больше не придут. Это уж будьте ласковы.

— Дай боже. Лучше уж такое вино для себя беречь.

— Для нас и водка хороша.

Леська понял намек и принес бутылку.

Поздно вечером он побрел с Дублицким по парку. Дошли до заветного пня. На пне сидел подросток лет пятнадцати и глядел на пришедших испуганными глазами.

— Авелла! — ласково обратился к нему Леська.

— Здравствуйте, Елисей Алексаныч.

— Дорогу знаешь?

— Знаю. Я тутошний.

— Ну, прощайте, Евгений. Счастливо дойти.

Мальчик повел Дублицкого к морю. Елисей пошел обратно.

— А где твой парень? — спросил дядя Василь.

— В Евпаторию уехал.

— Уехал? Да разве в это время поезда ходят?

— А что ему поезда? Проходила дрезина, он поднял руку и за десятку доедет.

К утру следующего дня у него снова оказался гость: Артемий Константинович Сокол, пожилой, очень усатый дядя.

Хозяин уже ни о чем не спрашивал.

В три часа дня к дому Сизовых неожиданно подлетела бричка, запряженная двумя серыми. С брички соскочила Гунда и вошла в дом.