О! Как ты дерзок, Автандил!

Алексей Иванович уехал под Александров, сотый километр по Ярославскому шоссе, купил там домик в деревне и целую зиму писал повесть про мальчика, море и тринадцатый легион. Ему хотелось придумать что-то очень правдивое про рыбу, которую поймал мальчик. Ну, например, что тунца забрали в Институт океанологии для изучения редкого экземпляра. Никуда тунца не забрали. На самом деле дедушка Мишико не мог продать рыбу. Почти сто килограммов, как он и предполагал, отборного мяса тунца! Слегка розоватого и переходящего в цвет говядины на хребте. Хозяева ресторанов боялись проверок Госкомприроды и гнева местных зеленых. Защитники природы последнее время сильно ополчились. Они даже выбрасывались десантами на нефтяные платформы в океане.

Грета Тунберг, девочка, которую дважды номинировали на Нобелевскую премию за сохранение климата, на саммите ООН сказала с перекошенным от горя лицом «Как вы смеете!». Вообще-то она сказала про климат. И правильно сказала! Но перекупщики рыбы в Пицунде и в Гаграх, бандиты, выжившие в девяностых, приняли ее слова на свой счет и начали злобно перечислять в разговорах за бутылкой «изабеллы» болезни Греты. Кто им их подсказал? Может, Левон, который хотел отблагодарить дедушку Мишико. Лицензию у Левона не отобрали. А Левону подсказал, конечно, его дядюшка – врач-гинеколог. Болезни такие: синдром Аспергера – психическое расстройство аутического спектра, обсессивно-компульсивное расстройство и селективный мутизм. Сама Грета считала синдром Аспергера для себя даром, который и определил ее справедливое, она полагала, видение мира. Родители Греты под влиянием дочери стали вегетарианцами и отказались летать самолетами. Самолеты ведь портят воздух! Они разрушают озоновый слой атмосферы. Отказ от полетов стал одной из причин окончания карьеры матери Греты Тунберг, оперной певицы. Но это у них, на Западе. У нас по-другому. Левон попросил друзей, родственников и знакомых разобрать тунца по холодильникам и сохранить рыбу до весны. В мае наметили свадьбу Автандила и Гунды. На абхазские свадьбы собирается до четырехсот гостей. «Нажарим-напарим на всех! – сказал Левон. – На свадьбу пригласим мальчика с родителями». Мама мальчика придумала и запустила на своем сайте развлечений еще одну игру. Она называлась «Monster-Tuna». Произносится, как монста-тьюна. Тунец-монстр. Четыре уровня, рыбаки в яликах, пираты, акулы и пограничники на скутерах.

В феврале забуранило. Домик Алексея Ивановича заносило снегом чуть ли не по самые окна. Он рубил дрова, березовые чурки, топил печку, чистил дорожки и кормил птиц. В основном прилетали синицы и воробьи. Птицы так привыкли к Алексею Ивановичу, что садились к нему на плечи и на раскинутые руки с черными семечками в ладонях. Пальцы мерзли на морозе. Но в сильные морозы с неба будто упали снегири. Снегири не садились – они оказались очень пугливыми и важными. Прыгали по снегу, выпячивая грудь, купались в вырытых ямках. По вечерам Алексей Иванович устраивался перед печкой со стальной трубой «Рэмбо», курил трубку, подаренную Мишико, и слушал, как вьюга завывает за окном. Иногда он включал проигрыватель и крутил виниловые пластинки, которые ему подарила вдова очень известного в прошлом советского писателя. В основном – классика: Бах, Бетховен, Рахманинов. Но была и Мадонна, раннего периода. Диск 1986 года. «Open your heart», «White heat», «Live to tell», «La isla bonita»… Алексей Иванович долго придумывал имена и фамилии героям своей повести. Придумал. Но получилось неубедительно. И как-то, ему казалось, фанерно. Он вообще свои романы, написанные в прошлом, брал в руки с некоторой брезгливостью. А тут понял, что если оставит все, как придумал, он вообще свою последнюю повесть даже не откроет. И тогда он взял и оставил те же самые имена, какие и были у всех в жизни. Изменил только свое собственное имя-отчество. На самом-то деле его звали… Мы знаем, как его звали. Жизнь всегда богаче самой красивой мечты о ней, как однажды заметил папа мальчика. Кольчугин по-прежнему много читает про Рим и про Этрурию. А про Север не читает. Потому что он сам там живет. Алексей Иванович, сидя у огня печи, видит мальчика Нестора в недалеком будущем. Мальчик пойдет по своей дороге очень медленно, как поэт-пилигрим Басё. И может быть, он даже пойдет лениво. И даже может быть, он пойдет один. Никто ему не будет нужен на той дороге. Алексей Иванович подкладывает в пламя гудящей печурки сырых березовых поленьев. Сухие дрова сгорают, как порох. А сырые дают ровный жар. И огонь будет гореть до утра. А с гонгом в походном сидоре японского поэта все достаточно просто. Слушая звуки гонга, человек как бы возвращается сам к себе. Вибрации проходят сквозь тело человека и освобождают его от наносного, наполняя жизнь совершенно другим, подлинным, смыслом.

И вот еще что. Последнее про мальчика по прозвищу Клочок.

Мальчик закончил стихотворение, которое сочинял в море.