О! Как ты дерзок, Автандил!

– Мэтр пятьдесят. Я и так вижу. Вес – сто килограммов. Так и запиши в свой протокол… Исмет, а Исмет? Давай мы тебе нашего тунца подарим. Начальника заставы угостишь – своего комутана! Правда, он тоже не поверит, что вы с девушкой поймали такую рыбину-швыбину.

Пограничник о чем-то коротко переговорил со своей напарницей. У которой автомат на груди. И пояснил, слегка кося глазом:

– Мерием, – оказывается так звали девушку, – курсантка из пограничного училища, она у меня на практике. Мерием спрашивает: мальчику температуру мерили? Если у него рана на ноге, его надо срочно госпитализировать!

Мишико перебил:

– Так вы берете тунца?

Исмет опять взорвался:

– Карабас-Барабас! Кута бени Аллах![19] Это у вас в кагэбэ одни балбесы! Видишь вон, над рубкой, зеленый огонек мигает? Там камера вмонтирована! Все, что здесь происходит, фиксируется! Ты предлагаешь мне взятку при исполнении служебных обязанностей! Я могу тебя сразу в наручники заковать!

– Э-э-э! Исмет! Так и скажи: не хочешь свежей рыбы – не надо. Я сегодня вечером, как только домой доберусь, твоего папу наберу? Ага! Мы давно с ним по душам не разговаривали… Какие у нас дети хорошие выросли, внучат надо бы показать, чтобы познакомились… Встретимся, вина выпьем, лодочка[20] покушаем. Вспомним, как служили вместе…

– Ага, дедушка Мишико! Где вы служили? Давно не разговаривали, лодочка не кушали… С тех пор, как в белорусских лесах партизанили! Или вы вместе Рейхстаг брали? Егоров и Кантария! – лейтенант захохотал.

Папа мальчика сказал:

– Давайте составим протокол, что вы нас остановили в нейтральных водах. У нас паспорта с собой. Отдельно напишем, что мы искали лодку с мальчиком, который поплыл на рыбалку. К объяснению приложим фотку тунца. У вас еще и видео будет. А нам нужно ребенка быстрее доставить в больницу.

Протокол составили на двух языках. Все расписались. Бумагу на русском Исмет обещал передать в российское консульство. Когда настала пора перебираться к себе на борт, Исмет снова заблыкал своими влажными, похожими на маслины, глазами.

– Мишико! У тебя есть маленько? Нас перед рейсом проверяют… Ну и вообще – законы шариата.

Дедушка Мишико съязвил:

– А камера визуального наблюдения не помешает?

Лейтенант ответил:

– А мы сейчас вне зоны наблюдения!

Он снова сделал знак девушке-пограничнице. Мерием сдернула с головы форменый зеленый берет и набросила его на глазок камеры.

Алексей Иванович уже разливал по кружкам.

– За Путина? – предложил дедушка Мишико.

– За Эрдогана! – ответил лейтенант Исмет.

На обратной дороге Алексей Иванович сказал папе мальчика:

– Знаешь, что значит Мерием? Упрямая и непокорная!

Нога мальчика лежала на коленях у дяди Автандила. Нога сильно болела, и мальчик не спал. Он раздумывал: «Все непокорные… Витька Пэдарангасава, мой папа, пограничник Исмет и дедушка Мишико. Мама правильно говорит – залупонистые. И даже Ленка – залупонистая. Она Алексея Ивановича папой не называет. Потому что он ей отчим».

Кольчугин задумчиво произнес:

– Или вот еще ала… Мишико сказал, что по-абхазски это собака. А вообще-то ала – конница в сирийской армии. И у римлян в легионах была ала. Хотя ведь есть такая порода собак – ала-бай[21]. Собака – бай.

Автандил, сумрачный и слегка растерянный, сказал:

– Я ему щеночка подарю, алабая. Гагра была кокер-спаниель… Спаниеля ему дарить теперь не надо. Печаль будет у него.

– Мне Левон сказал, что у его дяди, гинеколога, есть собака редкой породы – кане-корсо итальяно…[22] Она скоро ощенится. Кане-корсо – собака-гладиатор. Нэстик – он же помешанный на Риме… – заметил литератор.

– Я с Левой договорюсь, – сказал Автандил, – любые деньги заплатим.

– Боевых собак начинала разводить Олимпиада, мать Александра Македонского, – пояснил папа мальчика. – Гомер таких собак описал.

Дедушка Мишико прислушался к разговору и хмыкнул:

– Умные тут все, как я погляжу, собрались… Кони какие-то, Гомер! А кто у вас рыбу купит – Пушкин? Или Македонский, ну?!

20

Ну… Теперь уже совсем зима.

Мальчику сделали операцию в Сочи – сшили сухожилие. Операцию делал знаменитый хирург Жвания, друг Левиного дяди. В Гудауту Кольчугины возвращаться не стали, а сразу улетели к себе домой, на Север. Кольчугин в Торжок на новую работу не поехал. Ему позвонил их нефтяной губернатор, поблагодарил за верность Северу и пообещал помочь с жильем. Но многие осуждали папу мальчика за то, что он совсем не думает про семью и про мальчика, часто болеющего ангиной. Переверзис пришел к ним вечером в малосемейку, выпили, закусили строганиной. Переверзис расчувствовался и сказал: «Я тебя, Коля, вместо себя директором техникума оставлю! Вот в Крым съезжу, домик присмотрю и пойду на пенсию… Отец на родине помирать собрался». Дядя Автандил прилетал перед самым Новым годом. Он ехал к брату в Кагалым, хотел там устроиться сварщиком на нефтяную трассу.