О ком молчит Вереск

– Что не надо? Этот ублюдок предложил отцу отдать тебя ему? Как кого, мама? Кем ты станешь? Его…его подстилкой? Он…он запросил тебя себе, как какую-то шавку…мою мать! Мою МАТЬ! Как я могу это вытерпеть!

На этот раз Сальваторе ударил его по щеке. Оплеухой, как поганого щенка, завалил на спину и вдавил в землю.

– Сальваторе и Вереск, да? Вот что было на этом долбаном дереве! Ты и она! Тыыыыы и она, да? Да, мама? Ты была с ним?

Сын смотрел на меня с перекошенным лицом, силясь одновременно с этим скинуть с себя Сальву. Но тот крепко удерживал его, упираясь лезвием посередине груди, и мне было до дикости страшно, что Чезаре напорется на острие, стоит только Сальве ослабить хватку.

– Выбор, Вереск, выбор. Давай, сделай его. И сколько проблем решится прямо сейчас. Давай! Хоть раз сделай его!

Тяжело дыша, чувствуя, как все разрывается внутри, смотрела то на одного, то на другого, сходя с ума, впиваясь обеими руками себе в волосы.

– Как я могу выбирать между отцом и сыном? Как? Ты…может, ты ни в чем и не виноват, но ты жестокое чудовище, Сальваторе ди Мартелли… как ты можешь заставить меня выбирать между вами?

– Отцом? – задыхаясь спросил Чезаре и посмотрел на меня, как затравленный зверь.

– Скажи! – взревел Сальва. – Скажи это! Говори, твою мать!

– Да…да, сынок…он не твой дядя – он твой родной отец. – прорыдала и застонала, когда Чезаре оттолкнул от себя Сальву и с дикой тоской и болью посмотрел на меня… Уткнулась лицом в землю, чтобы не видеть этот взгляд.

– А я считал тебя святой, мама… – прошептал и бросился прочь, побежал куда-то со всех ног.

– Чезарееее! – заорала, но встать с колен не смогла. Повернулась к Марко. Тот сидел молча и трясся. Сидел и, мать его, просто трясся, глядя перед собой. Как же я его ненавижу, как же люто я его ненавижу. Слизняк…вот в кого надо было вонзить нож.

– Ну вот и все. Спектакль окончен. Представление вышло лучше, чем недавно в моем саду. Тряпки падают, публика визжит и плачет, а Монте-Кристо давится от зависти.

Захлопал в ладоши, и эти хлопки скорее напоминали траурные удары в колокол.

– Мое предложение все еще в силе. Если хотите выжить, пусть она придет ко мне, встанет на колени и поцелует мои ботинки, голая и согласная на все с бумагой о разводе в зубах, а не придет – вы все сдохнете!

Свистнул, всунув пальцы в рот, и, как по мановению волшебной палочки, из-за деревьев вышли его люди. Все это время они были рядом и держали нас на прицеле.

– Вышвырните их обоих на хер с моей территории. Можно пинками под зад.

Глава 20

Нам дали войти в дом, из которого выносили вещи и мебель, грузили на огромные машины. Какие-то двое людей с бумагами, фотоаппаратом и обычной шариковой ручкой осматривали оставшуюся мебель, фотографировали и вносили в список. Вслух произносили примерную стоимость для аукциона. Это было не просто больно слышать, это было смертельно больно. Как будто от меня отрывали куски и уносили продавать по дешевке.

Я шла, как во сне, по коридорам собственного дома, который я же и обустраивала, занималась дизайном, подбором каждой вещицы.

Это было мое развлечение после возвращения из Китая. Помогало мне забыться и не вспоминать Сальваторе. Я строила дом своему сыну. И только ему. Марко не вмешивался и позволил мне полностью заниматься домом. Я считала его своим… я его любила.

И теперь все это вынесут и продадут с молотка. Как будто эти люди проводят опись моей жизни, а не вещей. Как будто влезли во что-то сокровенное и кромсают там все ножницами. Вот она, месть Сальваторе. Каким же адски жестоким он умеет быть. И вся подлость Марко меркнет на фоне этой холодной и расчётливой жестокости, с которой Паук отнимал у меня все снова. Находиться там стало настолько невыносимо, что я выскочила наружу, побежала по дорожке к своей мастерской. Единственное место, которое принадлежало только мне, и откуда я ничего не дам вынести. Я все разобью вдребезги, но не дам.

Марко перехватил меня на самой тропинке. От неожиданности я закричала, потому что он сразу же уехал, и я не думала, что он так скоро вернется домой. Меньше всего я хотела видеть его лицо, его подлые глаза и слышать его проклятый голос. Голос, которым он увещевал меня и лгал, так много лгал, что я вся пропиталась и воняю этой ложью.

– Куда? В свой склеп? Снова смотреть на НЕГО? Мало насмотрелась сегодня?

Впервые он говорил со мной вот так, с таким выражением лица и таким мерзким тоном. Он не был похож на себя. Его глаза выпучились, вылезли из орбит, а лицо покрылось красными пятнами. В одной руке Марко держал полупустую бутылку коньяка. Он был пьян, от него несло перегаром. И…вдруг именно таким он показался мне настоящим. Как будто слезла пленка хорошести, доброты и идеальности, и обнажилось нечто мерзкое, гнилое и реальное. Показалось само чудовище и заревело смрадом.

– Не подходи ко мне! Не приближайся! – зашипела на него, чувствуя, как от презрения дрожит все тело, как мне дико хочется его ударить. И ни одно слово упрека не передаст степень моей гадливости, от которой я вся покрываюсь мурашками.