Читаем О ком молчит Вереск полностью

О ком молчит Вереск

— Дорогие гости, хочу позвать вас на улицу. У меня для вас сюрприз — спектакль от неапольских актеров. Они приехали специально с эксклюзивной премьерой, которая лишь через год появится на сцене большого Театра. Прошу!

Указал рукой на двор, и гости поспешили покинуть помещение, восхищенно охая и ахая.

— Что за спектакль?

— Как интересно?

— Как называется премьера?

— Вы все увидите сами. Прошу. Вот сюда. По аллее вниз к вересковому саду.

— Какая невероятная статуя!

— О Боже! Она прекрасна! Как живая!

— Я привез ее из Венеции. Теперь она поселилась в моем доме и будет жить здесь вечно, как часть моей души.

Сказал и посмотрел на меня. Проклятый предатель. Зачем он это делает? Зачем удерживает под локоть свою рыжую кобылу и говорит мне о душе? У тебя нет души! Ты продал ее дьяволу задолго до рождения, Сальваторе ди Мартелли! Ты — подлый убийца, мерзавец, изменник и негодяй! Все эти слова я вложила в свой взгляд и в ответ увидела холодный блеск в глазах Паука.

— Какая красивая статуя…она на кого-то похожа. Как будто я ее уже где-то видела.

Я увлекала Марко вниз по аллее, к саду. Вереск раскачивался сиреневыми волнами и манил к себе, окружая большой помост-сцену, воздвигнутый из драпированных досок. Перед помостом расставлены стулья.

— Первые ряды для моего дорогого брата с женой и племянником. Располагайтесь.

Я села с самого края, рядом со мной Чезаре и возле него Марко.

— Что за представление? Что ты уже придумал, Сальва?

— Скоро увидите и сами узнаете.

Поставил стул ближе всего к сцене, полубоком, так чтоб видеть и сцену, и зрителей.

На помост вышел человек в черной рубашке в длинном плаще, за ним следом словно выкатился полноватый мужчина с рыжеватой шевелюрой. Мужчина обернулся к нему и заговорил:

— Я даже помню, какие это были цветы: мимоза.

Но мужчина держит в руках вереск.

— Во что вы играете? — спрашивает рыжий слуга. — Они вас узнают.

— Как они могут допустить, что я — Эдмон Дантес? Даже я сам иногда в этом сомневаюсь. Мне кажется, что это было во сне. Или в какой-то книге. Короче, в другой жизни. В любом случае, Бертуччо, такой день настанет. И тот день, когда они меня узнают, для них будет ужаснее, чем для меня.*1

— Ого! Это же Граф Монте-Кристо!

Крикнул кто-то.

— Да! Точно!

Я судорожно сглотнула и посмотрела на Сальваторе, а он на меня. Зазвонил сотовый у Марко. Он посмотрел на дисплей и тут же подскочил. Я лишь услыхала его взволнованный голос:

— Кто украл товар? Как убиты? Что ты несешь, ублюдок?

Марко встал со стула и ушел с сотовым в сторону дома. Чезаре, открыв рот, с интересом смотрел на сцену.

Первый акт спектакля. Не знаю почему, но я постоянно ловила себя на том, что возвращаюсь снова и снова к лицу Сальваторе, к его посеребренным вискам, к его четким скулам и широким плечам. И снова на сцену, где (почему-то светловолосая) Мерседес, схватив графа за руку, отчаянно говорила:

— Представьте себе, мне пришла в голову удивительная мысль!

— Какая же, мадам?

— Я даже не знаю вашего имени.

— Моего имени, мадам?

— Господи, ну да! Анатоль, Шарль, Эдуард или Поль. У всех людей есть имена. Но какое же имя у графа Монте-Кристо? Вы мне его ни разу не сказали!

— Правда?

— Правда. Так какое же?

— Я мог бы вам сказать, что меня зовут Атаназ или Кризанд, или… так и быть, сказать правду: похоже, родители мои были легкомысленные люди. Они забыли дать мне имя.

— Но это ужасно!

— Да нет, мадам, напротив, это чудесно. Вы можете называть меня так, как вам нравится.

— Вы хотите сказать, что я могу вас окрестить…

— Да!

— И какое имя вы мне выбрали?

— Угадайте! Оно начинается на "Э".

— Почему на "Э"?

— Потому что с нее начинаются слова, которые походят к вам: э — элегантный, э — экспрессивный, э — эрудированный, эпикурейский, эстетский, эфемерный…

— Или как Эрик, Эрнест, Этьен.

— Или Эдмон.

— Это имя я и выбрала.*2

Быстро меняются декорации, те же актеры, но с иными прическами и в других нарядах выходят опять на сцену. Ложатся вдвоем в колосья вереска. И мне становится трудно дышать.

— Я забрал их себе… мой трофей.

Граф, который выглядит на много лет моложе, прячет что-то кружевное в карман.

— Придурооок, — шепчет ему Мерседес в ответ и трогает пальцами его губы.

— Не поедешь в Париж. Моей будешь, поняла?

Кивнула и колосок из его пальцев забрала. Улыбнулся, и она улыбнулась в ответ. Вдруг сжал ее подбородок.

— Скажи. Я буду только твоей, Эдмон! Говори!

— Зачем?

— Говори. У нас так принято.

— Я буду только твоей, Эдмон Дантес!

Девушка хотела надеть венок ему на голову, но он перехватил ее руки.

— Поверье у нас есть такое. Наденешь и уже никогда не избавишься от меня. Наваждением твоим стану. Из-под земли найду. Никому не отдам!

— Не отдавай.

И снова этот взгляд, прожигающий во мне дыру, заставляющий резко встать, чувствуя духоту, и уйти в сторону аллеи, туда, где когда-то была беседка. Все тело колотит дрожью, а спектакль теперь кажется зловещим и издевательским фарсом.