О ком плачет Вереск

Струя воды прошлась по моим ключицам, по груди, по соскам, заставляя закусить нижнюю губу от невыносимо сильных ощущений. В этот раз не было медленности, в этот раз все случилось очень быстро. Напор воды устремился мне между ног с такой мощью, что шанса увернуться, вытерпеть, избежать не осталось. Я ощутила безжалостную вибрацию воды и жадно жестокие губы Сальвы на своих губах. Он водрался в мой рот, удерживая за руки, вламываясь языком между стиснутых зубов, кусая мой язык, толкаясь в небо, вылизывая десна и вращая струей воды вверх-вниз неумолимо быстро.

Проклятый, развратный дьявол. Порочный, наглый, циничный. Он прекрасно знал, что делает. Чувствуя приближение необратимого удовольствия, начала вырываться, дергаться всем телом, но он, удерживая насильно за руки, устремил воду туда, где от наслаждения все горело, разрывалось, пока я не затряслась, не задергалась в едчайших конвульсиях оргазма. Сокрушительного настолько, что ему пришлось подхватить меня за талию, удерживая, чтоб не упала, заглядывая мне в пьяные глаза.

— И ни одного прикосновения мерзкими лапами.

С гадским триумфом, не удержалась, подалась вперед и изо всех сил укусила за губу, так, что его кровь брызнула мне в рот. В ответ услышала тихий смех.

— Вкусно? Нет ничего слаще крови врага, Вереск. — вытер губу и вдруг схватил меня за волосы, опуская на колени, заставляя тут же зажмуриться, когда его вздыбленный член оказался на уровне моих глаз. Никогда не видела мужской половой орган настолько близко, не ощущала мускусный запах голой плоти так явственно. Стало страшно и сердце заколотилось с адской силой. — Открой глаза! Не зли меня!

Подняла веки, заливаясь краской, видя перед собой сильные ноги, плоский живот, выбритый пах, гладкую мошонку и сам пенис. Он подрагивает у моего лица. Покрытый сеткой выпирающих вен, пульсирующих под тонкой кожей, слегка сдвинутой с большой, налитой кровью головки, похожей на огромную спелую черешню. Судорожно глотнула воздух… не веря, что он мог быть во мне и не разорвать на части, не покалечить. Испытывая фантомную боль внизу живота и адское желание сбежать прямо сейчас… и в то же время порочную, развратную завороженность с мыслями о том, что этот дьявол прекрасен везде. О том, что он создан для того, чтобы погубить мою душу, мое сердце, сломать меня навсегда…

— А теперь отдавай долг… возьми его руками и открой рот.

Я презрительно скривилась, изображая рвотный рефлекс.

— Ты мне отвратителен! Пусть это делают твои грязные шлюхи!

И улыбка пропала с лица Сальвы. На нем появилось то самое страшное выражение невыносимой звериной жестокости. Рывком, за волосы поднял меня на ноги, всматриваясь в мои глаза тем самым, жутким взглядом чокнутого маньяка.

— Сама приползешь и будешь просить отсосать.

— Никогда!

— Никогда не говори НИКОГДА, Вереск. Приползёшь. Я обещаю!

— Скорее сдохну.

— И не мечтай!

Развернул спиной к себе, вдавил животом в кафель.

— Пришло время исполнить супружеский долг. Громко и с криками.

И, да, я закричала, когда почувствовала, как его член надавил на вход во влагалище. Посмотрела на сильные пальцы на кафеле, напряженные до белизны, на свое лицо, отраженное, как в зеркале, на его дикий оскал и закричала:

— Нет… пожалуйста… нет…. Ты убил всех, кто мне дорог… не убивай и меня… не убивай. — слезы покатились по щекам. — Я не хочу так… не могу так.

— Бл***дь! — несколько раз ударил кулаком по плитке. Сзади хлопнула дверь, а я смотрела, как его кровь стекает по серо-сиреневому мрамору и капает в воду.

Глава шестнадцатая 2005 год

Италия. Сан-Биаджо

2005 год

Тяжелым ритмом

Слышу пульсы…

Игра в игре…

На выживание…

Все кольца намертво…

Не пустит.

Нет "влево", "вправо"

Ожидание…

Проклятый вкус

Морского бриза

С ресниц на губы

Каплей соли

В душе размазаны

Эскизы…

Черновиками…

Цвета боли.

(с) Ульяна Соболева

Прогулки по саду стали моим единственным развлечением и единственным местом, где я могла побыть наедине с собой. В доме постоянно сновали слуги, перестилали постель, двигали туда-сюда шторы. Уносили и приносили цветы. У Мартелли всегда кто-то гостил. Итальянское гостеприимство здесь дошло до абсурда. Кузина дяди тетиной пятиюродной сестры с собаками мужа троюродной бабушки, с внуками и их женами и мужьями.

Я старалась ни с кем из них не встречаться, не разговаривать, не сталкиваться. Они для меня такие же враги, как и все Мартелли.

Сальваторе не настаивал на нашем знакомстве, как и на общении. И я была этому рада. Я бы не смогла улыбаться и строить из себя примерную жену. С Марко мы теперь не общались. Он меня избегал, а я… я была бы и рада нашему общению, но настаивать не смела. Только рядом с Марко я чувствовала себя виноватой в том, что сделал мой отец. Как будто это распространялось и на меня.