О красоте

— Так оно было по PBS? — спросила Кики подавленно. Приклеенная улыбка сползла с ее лица.

Карлин подняла руку к брови.

— Да. Я разве не сказала? По PBS. Отличное кино.

Их разговор топтался на месте, теплый ток, бежавший между ними три недели назад, исчез. Кики гадала, насколько она опоздала со своими извинениями. Словно в ответ на ее немой вопрос, Карлин откинулась в кресле и опустила ладонь на глаза. Страдальческий ропот ниже ее обычного голоса вырвался из ее уст.

— Карлин, дорогуша, что с вами?

Кики собралась было встать, но Карлин замахала на нее другой рукой.

— Пустяки, сейчас пройдет.

В напряженном ожидании Кики замерла на краешке стула, переводя взгляд на дверь и обратно на Карлин.

— Вы уверены, что вам не нужно ничего из…

— А скажите, — медленно произнесла Карлин, убирая ладонь от лица, — вы тоже волновались, что они опять могут встретиться? Джером и моя Ви?

— Волновалась? Нет. — Кики небрежно рассмеялась. — Не особенно.

— Волновались, я знаю. Как и я. Я была так рада, когда узнала, что на вечеринке Джером ее избегал. Глупо, но я совсем не хотела, чтобы они снова встретились. С чего бы это?

— Ну… — Кики уткнулась в пол, подбирая уклончивый ответ, но, взглянув в серьезные глаза Карлин, обнаружила, что опять говорит правду. — Я со своей стороны опасалась, что Джером все примет слишком близко к сердцу. Он ужасно неопытен. А Ви такая красавица, я никогда ему не говорила, но она птица не его полета. Абсолютно не его. Девчонка — отпад, как сказал бы мой младший. — Кики посмеялась и перестала, видя, что Карлин следит за ее словами так, словно это вопрос жизни и смерти. — Джером всегда высоко метил. Но суть в том, что все связанное с Ви кажется мне землей разбитых надежд. Разбитых вдребезги, так что не скоро склеишь. Между тем, этот учебный год очень важен для Джея. На нее только взглянешь, и сразу ясно, что она огненный знак, — сказала Кики, ища прибежища в системе символов, которая никогда ее не подводила. — А Джером — водный. Он Скорпион, как и я. Типичный Скорпион.

Кики спросила, кто Ви по гороскопу, и с удовольствием убедилась, что угадала. Астрологический поворот беседы, по-видимому, обескуражил Карлин Кипе.

— Таким образом, Ви может его сжечь, — рассуждала она, пытаясь расшифровать слова Кики. — А он может ее погасить. Затормозить ее… да, да, это точно.

Кики почувствовала себя задетой.

— Я не знаю… конечно, любая мать это скажет, но у меня очень умный сын, в интеллектуальном плане я все время за ним тянусь. В нем есть искра, Говард наверняка считает его самым талантливым в семье. Видит Бог, Зора упорно трудится, но Джером…

— Вы меня не так поняли. Яведь имела возможность за ним наблюдать. Он кроме Ви ничего вокруг не видел, вздохнуть ей не давал. Это было похоже на манию. Если уж ваш сын возьмет что-то в голову, он не отступится. Мой муж такой же, поэтому мне известна эта черта. Джером отъявленный максималист.

Кики улыбнулась. Это-то ей и нравилось в Карлин: она прекрасно выражала мысли — прямо и в точку.

— Да, я понимаю. Все или ничего. Честно говоря, все мои дети из такого теста. Втемяшат себе что-нибудь — и хоть ты тресни. Влияние отца. Упрямые до безобразия.

— Особенно ярыми максималистами мужчины бывают в отношении красивых женщин, — продолжала Карлин, неторопливо следуя собственной, скрытой от Кики мысли. — И если они не могут заполучить их, они чувствуют гнев и ожесточение. Это заполняет все их существо. Я такой женщиной не была. И хорошо. Раньше я об этом жалела, а теперь вижу, что тем самым освободила Монти для других задач.

Ну что на такое ответишь? Кики порылась в сумке в поисках бальзама для губ.

— Странный угол зрения, — сказала она.

— Да? Я догадывалась, что это кривая мысль. Я никогда не была феминисткой. Вы выразились бы лучше.

— Нет, просто… тут важно, что хочет каждый, — сказала Кики, накладывая на губы слой вязкого, бесцветного вещества. — И насколько каждый может дать другому реализоваться.

— Реализоваться?

— Ну вот, например, ваш муж, Монти, — отважно продолжала Кики. — Он много пишет — я читала его статьи — о том, какая вы прекрасная мать, и часто представляет вас — как бы это сказать? — идеальной подругой христианина, благочестивой домоседкой, и это все замечательно, но… должно быть что-то еще… что-то, что выхотите… может быть, вам хотелось бы…

Карлин улыбнулась. Единственное, что портило ее царственный облик, это зубы — неровные, с зазубринами и большими промежутками, как у детей.

— Я хотела любить и быть любимой.

— Ясно, — сказала Кики, не зная, что еще сказать. Она прислушалась, надеясь уловить шаги Клотильды, знак неминуемого вмешательства, но тщетно.

— А вы в молодости, Кики, небось горы ворочали?

— Не то чтобы ворочала, но хотела свернуть. Долгое время я мечтала стать секретарем Малкольма Икса [42]. Ничего не вышло. Собиралась стать писательницей.

В какой-то момент порывалась петь. Мама хотела, чтобы я была врачом. Черная женщина — врач.Это три ее любимых слова.

— Вы были хорошенькой?

— Однако! С чего вдруг такой вопрос?

Карлин пожала своими худыми плечами.