— Преподобным Джеймсом Делафилдом. Это старый друг Монти, преподает в Принстоне. Кажется, он благословлял Рейгана во время его инаугурации.
— Это не тот, который потом оказался… — начала Кики, смутно припоминая материал в «Нью-Йоркере».
Карлин хлопнула в ладоши и — подумать только! — расхохоталась.
— Да! И это заставило Монти пересмотреть свои взгляды. А Монти ненавидит их пересматривать. Однако перед ним встал выбор: друг или… не знаю… Евангелие. Я знала, что Монти нравится общество Джеймса, не говоря уж о его сигарах, может, даже больше, чем нравится. И я сказала: дорогой, жизнь должна быть превыше Библии. Разве не ради жизни она написана? Возмущению Монти не было предела. Это мы обязаны сообразовываться с Библией, ты заблуждаешься, уверял меня он. Ну конечно, я заблуждалась. Но они до сих пор проводят вдвоем вечера за сигарами. И говоря между нами, — прошептала Карлин, — они очень хорошие друзья.
А как же насчет не высмеивать собственного мужа, подумала Кики и подняла левую бровь лаконичным, убийственным движением.
— Лучший друг Монти Кипса — гей?
Карлин хихикнула.
— Боже правый, он никогда бы так не выразился. Никогда! Он об этом в таком ключе даже не думает.
— Но в каком еще ключе об этом можно думать?
Карлин вытирала слезы смеха.
Кики присвистнула.
— Он, небось, даже не думает, что Билл О'Рейли
{24}думает в этом ключе.— Ох, дорогая, вы несносны, несносны!
Карлин не на шутку развеселилась, и Кики с удивлением заметила, как посветлели ее глаза и разгладилась кожа. Теперь она выглядела моложе и здоровей. Они дружно посмеялись еще, каждая над своим, как показалось Кики. Потом прилив веселья спал, и разговор вошел в обычное русло. Маленькие взаимные откровения напомнили им о том, что у них было общего, вывели их туда, где они чувствовали себя вольготно и лавировали легко. Обе были матерями, имели представление об Англии, любили собак, возились с цветами, обеих слегка пугала одаренность собственных детей. Карлин много говорила о Майкле, по-видимому, очень гордясь его практичностью и чутьем на деньги. Кики в ответ потчевала ее отретушированными семейными историями, умышленно сглаживая острые углы Леви и рисуя изысканно лживый портрет влюбленной в домашнюю жизнь Зоры. Она не раз упоминала про госпиталь, надеясь перебросить мостик к вопросу о природе недомогания Карлин, но все колебалась и не спрашивала. Время было упущено. Чаепитие закончилось, Кики обнаружила, что съела три куска пирога. У дверей Карлин расцеловала гостью в обе щеки, и на Кики вдруг ясно, отчетливо дохнуло местом ее работы. Она отпустила хрупкие локти Карлин и вышла по красивой садовой дорожке на улицу.
Гипермаркетам нужны гиперздания. Добравшись семь лет назад до Бостона, субботние работодатели Леви взяли на заметку несколько монументальных кандидатов XIX века. Победила построенная в 1880-х годах старая муниципальная библиотека из ломкого красного кирпича, с черными блестящими окнами и высокой наддверной аркой во вкусе Рескина
{25}. Здание занимало большую часть квартала. Оскар Уайльд в свое время прочел в нем лекцию о превосходстве лилии над другими цветами. Раньше, чтобы войти в него, нужно было обеими руками крутить чугунное кольцо, дожидаясь негромкого тяжкого стука металла, высвобождающего металл. Теперь вместо четырехметровых дубовых дверей были трехчастные стеклянные панели, бесшумно раздвигавшиеся при появлении посетителей. Леви вошел в них и сдвинул кулаки с охранниками — Марлоном и Большим Джеймсом. Спустился на лифте в цокольный этаж и переоделся на складе в фирменные футболку, бейсболку и дешевые, в облипку, рейтузы — пылесборники из черного полиэстера, которые их заставляли тут носить. Затем поднялся на четвертый этаж и пошел в свой отдел, глядя в пол на путеводную цепь логотипов фирмы, красовавшихся на синтетическом паласе. Леви был не в духе. Он чувствовал, что его надули. Проходя по коридору, Леви исследовал генеалогию этого чувства. Он устроился сюда с чистым сердцем, уважая стоящий за его местом работы мировой бренд, восхищаясь размахом и широтой его замыслов. Особенно его подкупил отрывок из рабочей анкеты: